Николай I - Мое самодержавное правление

Пробираясь без шума среди кустов и прислушиваясь к каждому шороху и звуку, я на каждой замеченной тропе оставлял одного человека для наблюдения. Таким образом подвигаясь вперед, мне удалось обогнуть все укрепление и настолько к нему приблизиться, что с дерева, на которое я кое-как взобрался, мог даже снять на бумагу новые возводимые турками окопы, что, вероятно, и подало повод к слуху о новой дороге.

Не довольствуясь этим обозрением, я счел нужным проникнуть до дороги, ведущей в Гаджи-асаклар (той самой, по которой наступала колонна принца Евгения 18 сентября), откуда неприятелю еще легче было бы проложить сквозь лес новое сообщение для обхода генерала Бистрома и нападения на нижний отряд. Но и здесь турки, при обыкновенной их беспечности, не предприняли никаких работ, и я с полною уверенностью мог донести о том.

День склонялся к вечеру, как, усталый и в изорванной одежде, я возвратился к отряду с 8 только охотниками, так как двое из них пропади без вести. Генерал Бистром ожидал моего прибытия на крайнем редуте и в тот же вечер отправил меня к государю на корабль «Париж», куда, однако ж, я не мог прибыть ранее 11 часов ночи.

Граф Дибич принял меня в своей каюте, внимательно выслушал все объяснения и велел ночевать на корабле. Позванный к ужину вместе с блестящею царскою свитой, среди коей появление армейского офицера прямо с бивака резко отличалось, я почти в первый раз спокойно отдохнул после двухмесячных боевых тревог и лишений.

В 8 часов утра я был позван к государю, на палубу.

– Ты меня очень успокоил, – сказал милостиво император, – и я сердечно тебя благодарю. Передай от меня Карлу Ивановичу (имя генерала Бистрома), что на него и на всех вас я твердо полагаюсь. Еще небольшое усилие, и крепость скоро будет в нашей власти. – Затем, перекрестив меня, добавил: – Да сохранит тебя Бог!

Эти выраженные от души слова остались навсегда врезанными в памяти моей и в сердце. Чрез три дня после того рушился последний оплот храбрых защитников Варны: два бастиона взорваны минами, прилегающий к ним городской квартал превращен в груду камней и самый дом, где жил паша, – разрушен до основания.

Крепость, после 2½-месячной осады, безусловно, сдалась наконец 29 сентября 1828 г., между тем как корпус Омер-Врионе, после тщетных усилий подать ей помощь, быстро отступил в ночь с 28-го на 29-е число к Камчику, преследуемый войсками генералов Бистрома и принца Виртембергского.

Варна, в первый раз покоренная русским оружием, была важным во всех отношениях приобретением и много способствовала блестящим успехам наших войск в кампанию 1829 года [318].

Известно, что император Николай не получил почти никакого школьного или книжного образования, равно как и младший брат его – Михаил; но природа дала одному здоровый сильный ум, а другому доброе, благородное, преданное сердце.

Потому в жизни императора Николая Павловича встречаются моменты и даже довольно сложные действия, на которых лежит ясная печать здравого смысла, ознаменованного просветительною рассудительностью. Вот, например, случай, когда он обнаружил эту рассудительность, еще бывши великим князем, и когда имел надобность применяться к действиям и воле своего державного брата Александра I.

Великий князь Николай Павлович тотчас по исключении из университета молодого профессора Арсеньева принял его к себе в Главное инженерное училище и рекомендовал его и других гонимых своей матери, вдовствовавшей императрице Марии Федоровне, которых она поместила у себя в заведениях. По этому случаю была у него довольно забавная встреча с Руничем, который сам рассказывал о ней в виде жалобы.

Когда Рунич получил Анненскую звезду, император Александр был в каком-то путешествии (по его обыкновению); а получивший награду, по принятому при дворе обычаю, должен представиться и благодарить старшего из князей.

Доложили Николаю Павловичу о Руниче – он вышел и, не давши ему сказать ни слова, начал от себя, от матери и от брата Михаила Павловича благодарить Рунича за Арсеньева и других выгнанных из университета, которых они теперь с радостью приобрели в свои заведения.

– Сделайте одолжение, нам очень нужны такие люди, пожалуйста, выгоняйте их побольше из университета, у нас для всех найдутся места.

Месяцев через шесть после своего воцарение, он приказал министру представить ему полный список всех запрещенных книг на французском, немецком и английском языках, с показанием причин, выпиской зловредных мест и с отзывами вообще о достоинствах каждого сочинения запрещенного и сравнительно, чего более можно ожидать от них: вреда или пользы?

Цензоры набрали более 120 названий и до 300 томов; он разбирал этот список вместе с Шишковым и, как некоторые говорят, с Жуковским, и нашли возможным безусловно запретить только менее десяти книг и столько же, кажется, продавать только ученым, а остальные более ста книг – пустить в общую продажу; преимущественно же при запрещении обращал внимание на мистические книги.

Наконец, я вспомнил случай, в котором я был очевидцем и даже, некоторым образом, участником действия. Один раз, в 1829 году, я сидел в офицерском классе кадетского корпуса и, разбирая басни Крылова, сравнивал его басню «Воспитание Льва» с баснею того же названия и содержания Флориана.

Да, я забыл сказать, что это было в морском корпусе; а там старший офицерский класс помещался рядом с залою, из которой вход был устроен так, что сидевшему на кафедре не видно того, кто входил. Так, занятый своим делом, слышу кто-то входит крупным и твердым шагом и не один.

Не кончивши мысли, я не имею обыкновение обращаться к посетителю. Но вдруг слышу громкое приветствие и, взглянув, вижу пред собою величественную фигуру Николая Павловича.

Я еще не успел опомниться и сообразить всех обстоятельств, прерванный в чтении внезапно, слышу вопрос:

– Что вы делаете?

– Читаю историю русской литературы.

– Хорошо, но именно что? – Но, обратившись к директору Крузенштерну: – В наши времена, сколько я помню, об этом и слуху не было; ты, Иван Федорович, учился ли этому?

– Нет, Ваше Величество; это новая наука.

Это меленькое отступление дало мне возможность собраться с духом. Надо признаться, я таки порядочно струсил и от внезапности, и от этого не легкого Воспитания Льва. Но делать нечего, улика налицо и запираться поздно; надо идти прямым путем, следовательно кратчайшими.

– Да, так продолжайте.

Я сел в рассеянности.

– Я разбирал, Ваше Величество, басню Крылова «Воспитание Льва» и сравнивал ее с баснею Флориана того же содержания.