Арман Жан дю Плесси Ришелье - Мемуары «Красного герцога»

Его Величество ласково переговорил с послом и пообещал ему не чинить препятствий их ордену, напротив, решил наказать своему послу в Риме споспешествовать урегулированию данного вопроса с Его Святейшеством.

В то же самое время Королю доставили известие о взятии Перонна, который г-н де Лонгвиль отнял у маршала д’Анкра, воспользовавшись ложным предлогом, будто бы маршал собирается расположить там гарнизон; эта новость настолько взволновала народ, что горожане решили обратиться к Королю с напоминанием обещания, данного им покойным Королем, отцом нынешнего, когда во времена Лиги они вернулись под его власть: чужеземец никогда не будет править ими. Пока они обращались к Его Величеству с этой просьбой, г-н де Лонгвиль был уже у ворот города, которые ему отворили, и, немного времени спустя, те, кто находились в замке, передали его от имени маршала д’Анкра под власть герцога.

Эта новость огорчила Королеву, ибо она ясно понимала, что принцы в своих недобрых намерениях не остановятся ни перед чем, что мягкость, с коей она относится к ним, бесполезна, что они злоупотребляют ею, ловко извлекают выгоду из прошлых столкновений, что ее надежда своим терпением вернуть им здравый ум и повлиять на них доброжелательностью напрасна и что, наконец, она вынуждена противопоставить их дурным замыслам силу оружия, хотя сама мысль об этом ей ужасна.

Господин Принц, получивший известие об этом деле прежде Королевы – впрочем, начато оно было не без его согласия, – тотчас удалился в земли, приобретенные им возле Мелена, дабы его отсутствие задержало созыв Совета, неизбежный в сложившихся обстоятельствах, а возможно, и для того, чтобы позволить улечься первым вспышкам гнева Королевы и случайно не обронить слов, могущих зародить подозрения, будто он участвовал в этом деле; однако Королева тотчас направила к нему делегацию, и у него не нашлось ни единого предлога остаться в своих землях.

Как бы то ни было, вернувшись, он совершил еще одну ошибку; поскольку один из сообщников предупредил его, что г-н де Буйон ожидает его у г-на де Майенна, то он – прежде чем отправиться в Лувр – заехал к ним, несмотря на разумные доводы, высказываемые вокруг него в пользу того, чтобы ехать прямиком к Королеве.

Заговорщики говорили об этом деле не скрываясь, так что сомнений в их участии в нем не оставалось. Королева сочла, что, согласно общеизвестной мудрости, совершающие ошибки лучше всего знают, как их исправить, и потому наилучшее решение – отправить к г-ну де Лонгвилю г-на де Буйона, являвшегося оракулом их партии, дабы заставить г-на де Лонгвиля признать, что он нанес Ее Величеству оскорбление, и принудить его искать прощения, рассказав ей без утайки обо всем случившемся.

Г-н де Буйон отправился в путь неохотно и так мало верил в успех своей миссии, что, хотя Их Величества и напутствовали его словами, способными тронуть любое другое сердце, его сердце осталось холодно; знавшие его понимали, что он откажется внимать им, и не ошиблись в своем мнении.

Герцог Майеннский послал туда по собственному желанию солдат из гарнизонов Суассона, Нуайона и Шони, которые под бой барабанов и с развернутыми знаменами, под командованием капитанов и военных инженеров отправились защищать крепость, что шло вразрез с его обещанием передать ее в подчинение Королю.

Этот поступок в конце концов вынудил Королеву послать туда же графа Овернского с частью полка гвардейцев и несколькими ротами кавалерии, чтобы занять крепость.

Все понимали, что этих сил было недостаточно, чтобы овладеть крепостью, однако целью экспедиции было, во-первых, желание выяснить, не намерены ли принцы снова развязать войну, и, кроме того, показать им, что Король чувствовал себя вправе противостоять им более решительно, нежели раньше, а также подумывал об удалении их из Парижа, где они не давали ему покоя, – прибегнув к данному средству, он избавил бы себя от значительной части военных, постоянно сопровождавших его, и в этом случае они бы еще скорее обнаружили свои дурные намерения, ежели таковые были у них на самом деле; Его Величество подозревал, что подобные замыслы действительно имеют место, и постепенно готовился оградить себя от них, причем сделать это так, чтобы они не всполошились, впрочем, они не слишком уважали его, считая слабым, в чем доселе убеждались, присутствуя на заседаниях Совета.

Королева, поняв на примере недавних волнений, что во время смуты самые ложные слухи часто оказываются самыми если уж не истинными, то правдоподобными и что словам в защиту мятежников верят легче, нежели фразам в пользу Государя, решила проявить терпение до конца, чтобы не дать им ни единой возможности уверить народ – не важно, захотел бы кто-нибудь слушать их или нет, – что им пришлось взяться за оружие, дабы защитить себя от Короля.

В определенной мере все это, конечно, наносило ущерб мнению, которое должно было сложиться у людей в отношении королевской власти; она и впрямь пользовалась в народе все меньшим уважением, и многие напрямую отзывались о делах Короля крайне нелестно, разочаровавшись в нем; но, с другой стороны, это приносило Королю гораздо большую выгоду, состоявшую в том, что принцы настолько уверовали в свои силы, что не желали более оставить двор, убежденные, что смогут воплотить все задуманное против Его Величества, не зная, что он мог незаметно добиться успеха в своих делах, и не догадываясь также, что среди них были такие, кто время от времени доносил Королю об их замыслах – причем из тех, кому они доверяли больше всего.

Видя сей обширный и злобный умысел принцев, приводивший всякого в изумление, Королева пожелала воспользоваться случаем и вновь, как и прежде, поговорить с Королем; она призналась Барбену, что положение дел выглядит настолько отчаянным, что она почитает за лучшее для своей честной репутации полностью передать управление делами в руки Короля.

Однако Барбен красноречиво объяснил ей, что она должна заботиться не только о своем уходе на покой, но и использовать любые возможности, чтобы помешать вельможам силой и с позором отстранить Короля от государственных дел; что ей в первую очередь нужно обеспечить передачу власти своим детям, а не думать об отдыхе; что вся Европа обвинит ее в недостаточной твердости характера, если она отойдет от дел в тот момент, когда над страной вот-вот должна разразиться гроза.

Эти доводы убедили ее, но она все же настояла на разговоре с Королем, что и сделала в присутствии г-д Барбена, Манго и де Люиня: она упрашивала его взвалить на себя бремя власти, говорила, что он уже достаточно зрелый и ему свойственны качества, необходимые для счастливого правления; что у него под рукой – Совет, составленный из людей, которые будут беззаветно бороться за упрочение его власти, а в том случае, если он захочет внести какие-либо изменения в сложившийся порядок, то недостатка в нужных людях в государстве нет; что если бы, едва выйдя из детского возраста, он начал управлять народом, то стяжал бы себе бессмертную славу, равно как и в том случае, если бы в том возрасте, когда другие стремятся к запретным удовольствиям, он поступился бы даже приличными и дозволенными ради того, чтобы постоянно внушать уважение к власти, данной ему Господом.