Арман Жан дю Плесси Ришелье - Мемуары «Красного герцога»

Король сдержал свое слово. Герцогу Вандомскому не сделано было больше вреда, чем великому приору, – их арестовали вместе и отвезли в одну и ту же темницу. Со стороны кардинала это было объявлением войны, объявлением неожиданным, но открытым и отчаянным.

Шале тотчас поспешил к Ришельё требовать исполнения данного ему обещания. Однако кардинал утверждал, что он не изменил своему слову, и великий приор и герцог Вандомский арестованы не по причине участия в заговоре, но за дурные советы, даваемые ими герцогу Анжуйскому, одним устно, другим письменно.

Шале не был обманут этим ответом и потому, то ли вследствие раскаяния, то ли свойственного ему непостоянства, хотел через кого-нибудь передать кардиналу, чтобы тот на него более не рассчитывал и что он берет назад свое слово. Командор де Балансе, к которому он сначала обратился, не принял на себя поручение, предостерегая Шале, что тот готовит себе заточение, а может быть, и того хуже.

Но Шале не обратил внимания на предостережение и написал кардиналу, что оставляет его. Через несколько дней Ришельё узнал, что Шале снова присоединился к партии Гастона, а также что он возобновил связи с м-м де Шеврез, своей бывшей любовницей. После этого Шале заранее стал искупительной жертвой.

Между тем герцог Анжуйский был сильно встревожен арестом своих побочных братьев. Начиная бояться за самого себя, он серьезно стал искать убежище вне Франции или, по крайней мере, в каком-нибудь укрепленном городе государства, откуда он мог бы противиться кардиналу и вступать с ним в переговоры. В этом случае он хотел подражать принцам крови, которые являлись при дворе после каждого восстания богаче и могущественнее.

Шале предложил Гастону быть посредником в сделке или с недовольными вельможами, имеющими во Франции командорства, или с иностранными принцами. Действительно, он написал в одно и то же время маркизу де Лавалету, губернатору Меца, графу де Суассону, губернатору Парижа, и маркизу де Леску, любимцу эрцгерцога в Брюсселе.

Лавалет отказал, и не потому, что не питал неудовольствия к Ришельё, на которого сам имел много причин жаловаться, а потому что он вовсе не намеревался вмешаться в интригу, целью которой было расстроить брак сына Франции с м-ль де Монпансье, его близкой родственницей.

Граф Суассон послал к герцогу Анжуйскому Буайе и предложил ему 500 000 экю, 8000 пехоты и 500 всадников, если он тотчас оставит двор и приедет к нему в Париж. Что касается де Леска, то мы скоро увидим, каков был результат переговоров, начатых с ним.

Пока это все происходило, Лувиньи, младший из дома Граммонов, просил Шале быть у него секундантом на дуэли с графом де Кандалем, старшим сыном герцога д’Эпернона, с которым он поссорился из-за герцогини де Роган, бывшей предметом любви обоих.

К несчастью, Лувиньи составил себе дурную репутацию в делах этого рода: у него за некоторое время до этого была дуэль, положившая неизгладимое пятно на его имя – подравшись с Гокенкуром, позднее маршалом Франции, он предложил снять мешавшие обоим шпоры, и, когда Гокенкур нагнулся, чтобы снять шпоры, Лувиньи пронзил его шпагой.

Гокенкур должен был шесть месяцев пролежать в постели и, по временам, был так плох, что духовник, считая его близким к смерти, просил простить Лувиньи, но Гокенкур, не терявший надежды на выздоровление, объявил, что в случае смерти он прощает врага, в противном – ни за что. Поэтому Шале упорно отказывался быть секундантом у Лувиньи.

Этот отказ, рассказывает Бассомпьер, до такой степени оскорбил этого злого человека, что он тотчас же отправился к кардиналу и рассказал все, даже чего не знал.

Лувиньи знал, что Шале писал от имени герцога Анжуйского де Лавалету, графу де Суассону и маркизу де Леску, но чего он не знал, а все-таки утверждал, будто бы Шале обязался убить короля и что герцог Анжуйский с верными друзьями обещал стоять у дверей его величества во время убийства, чтобы поддержать, в случае чего, Шале. Кардинал велел сделать письменное донесение и дал его подписать Лувиньи.

Против де Лавалета и графа де Суассона не было никаких доказательств; к тому же заговор с тем и другим был недостаточен для кардинала – в нем не была замешана королева.

Напротив, заговор, где бы участвовал эрцгерцог, вполне удовлетворял желаниям кардинала. Действуя расчетливо и осторожно, можно было вовлечь в него короля Испании, то есть брата Анны Австрийской. Итак, кардинал дождался заговора уже не против его одного, но и против короля – заговора, который показывал, что искали погибели министра не за что другое, как за его преданность королю и Франции.

В самом деле, кардинал до такой степени был всеми ненавидим и так хорошо знал эту всеобщую ненависть, что был уверен в своем падении непосредственно вслед за смертью Луи XIII. Вследствие этого он не мог властвовать иначе, как при помощи царственного призрака.

Поэтому все его старания имели целью сохранить существование этого призрака и сделать страшной королевскую власть. Вот причина, почему донос Лувиньи был принят с распростертыми объятиями. Рошфор получил приказание отправиться в Брюссель переодетым капуцином; мнимый монах имел письмо от отца Жозефа, которое должно было служить рекомендацией в монастырях Фландрии.

Рошфор получил строгие наставления: он должен был держать себя так, чтобы все принимали его за настоящего монаха и чтобы никому не было известно, кто он такой. Он должен был путешествовать пешком, без денег, прося милостыню, и, вступив в братство капуцинов в Брюсселе, подчиниться всей строгости устава и всем суровостям ордена.

Рошфор должен был следить за движениями маркиза де Леска, который часто посещал монастырь капуцинов в Брюсселе. Рошфор, прибыв туда, выдавал себя за врага кардинала, рассказывал о нем столько дурного, столько неизвестных фактов, – одним словом, так хорошо сыграл свою роль, что все поддались обману и сам маркиз де Леск предупредил желания его эминенции, прося мнимого монаха возвратиться во Францию и взять на себя труд передавать письма чрезвычайно важные.

Рошфор притворился испуганным, маркиз настаивал; Рошфор говорил также, что невозможно оставить монастырь без разрешения высшего настоятеля, главы братства, и тогда маркиз попросил эрцгерцога переговорить с настоятелем, который, в уважение к столь высокой особе, согласился на все.

Рошфору разрешено было отправиться на воды в Форж, а маркиз де Леск вручил ему письма, предупредив, чтобы он не вез сам их в Париж, что было бы большой неосторожностью, но попросил бы того, кому они предназначены, самому за ними приехать.