Арман Жан дю Плесси Ришелье - Мемуары «Красного герцога»

– Благодарю вас, г-н Фабер, я не забуду того, чем вам обязан.

Король не расслышал последних слов своего фаворита. Проводив его глазами и оставшись наедине с Фабером, он спросил:

– Что сказал вам этот ветреник?

– Ничего, ваше величество, – отвечал капитан.

– А мне послышалось, что он позволил себе какую-то дерзость.

– Кто же смеет говорить дерзость в присутствии вашего величества… притом, я бы их не стерпел.

– А знаете ли, Фабер, – продолжил король после некоторого молчания, – я хочу сказать вам все.

– Мне, ваше величество? – удивился капитан.

– Да, вам, как человеку честному… знаете ли, мне этот Ле Гран надоел… ужасно надоел!

– Ле Гран? – Капитан несколько растерялся.

– Ну да, Фабер, Ле Гран мне в тягость, вот уже полгода, как он мне опротивел.

Фабер вытаращил глаза.

– Но, ваше величество, – сказал он после минутного молчания, – все знают, что г-н Ле Гран пользуется особенным благорасположением вашего величества.

– Да, – продолжал король, – да, это заключают из того, что он остается при мне, когда все уходят, но он остается совсем не для того, чтобы разговаривать со мной наедине, нет, Фабер, совсем не то – он уходит в гардеробную читать Ариосто. Мне кажется, никто не может лучше меня знать, что он значит в моем доме, не так ли? Итак, я вам говорю, что нет на свете человека, который имел бы так мало благодарности и был так склонен к порокам, как Сен-Map.

Он иногда по целым часам заставляет меня ожидать себя в карете, между тем как сам гоняется за хорошенькими Марион Делорм или Ла Шомеро. Он меня разоряет, Фабер, государственные доходы не в состоянии покрывать его издержки. Знаете ли вы, что в настоящее время у него до трехсот пар одних сапог?

В тот же день Фабер известил кардинала о положении, в котором Сен-Map находился при короле. Ришельё не хотел этому верить, он три или четыре раза заставил капитана повторить разговор его с королем, спрашивая, были ли то собственные слова его величества.

Вполне полагаясь на честность Фабера и не сомневаясь в его донесении, но, видя, что Сен-Map, несмотря на охлаждение короля, остается совершенно спокойным, кардинал подозревал, что какой-нибудь заговор поддерживает эту власть обер-шталмейстера. И он не ошибался – Сен-Map, потеряв расположение короля, был поддерживаем королевой и герцогом Орлеанским. К тому же договор был уже принят в Мадриде, и Фонтрайль возвратился в Париж с лестными обещаниями испанского короля.

Спустя несколько дней после этого события, де Ту пришел к Фаберу, своему приятелю, чтобы склонить его на сторону Сен-Мара, но при первых же словах Фабер его остановил:

– Милостивый государь, я знаю о Сен-Маре многое, чего вам не могу сказать. И прошу вас, не говорите мне о нем.

– В таком случае, – предложил де Ту, – поговорим о чем-нибудь другом?

– Пожалуй, но только не о делах государственных, ибо предупреждаю вас, что перескажу об этом кардиналу.

– Ах! Боже мой! – воскликнул де Ту. – Какое же добро сделал вам его высокопреосвященство, что вы сделались таким его другом? Он даже не дал вам гвардейской роты, вы ее купили!

– А вам не стыдно, – возразил Фабер, – угождать мальчику, который только вышел из пажей? Берегитесь, де Ту! Не встречайтесь с ним более, ибо, поверьте мне, он ведет вас по худой дороге!

Не говоря более ни слова, Фабер распрощался с де Ту, который по нерешительности своего характера пришел в большое недоумение и удивление.

Между тем пришло время отъезда, о котором Ришельё говорил адмиралу Брезе. Король выехал из Сен-Жермен 27 февраля 1642 года. В Лионе он остановился, чтобы отслужить благодарственный молебен за Сен-Кампенскую победу, которую граф Гебриан одержал над генералом Ламбуа. Выходя из церкви по окончании молебна, отслуженного кардиналом, король встретил депутацию жителей Барселоны, которые приглашали его в свой город.

Все шло как нельзя лучше: победами графа Гебриана кардинал наносил удары империи, при помощи Ламот-Худанкура он порабощал Испанию.

Король и кардинал отправились в дальнейший путь через Вьенну, Валенсию, Ним, Монпелье и Нарбонну. В Нарбонне Фонтрайль присоединился ко двору. Он вез с собой договор, заключенный между ним и герцогом Оливаресом; договор был подписан чужими именами: Фонтрайль подписался как Клермон, герцог Оливарес – как дон Гаспар Гусман. Этот договор привел Сен-Мара в совершенный восторг.

Он получил также блистательные обещания письменно или устно от Гастона. Здоровье короля было так слабо, что, казалось, недолго оставалось ожидать смерти. Гастон, в этом случае, обязывался разделить регентство с Сен-Маром, поэтому бывший любимец короля был более чем спокоен и весел, что немало тревожило кардинала.

Уезжая в Нарбонну, король имел целью завоевание Руссильона и окончание осады Перпиньяна. Но здесь с кардиналом случилось чрезвычайное – у него образовался сильный нарыв на руке, и, одержимый лихорадкой и с трудом перенося боль, он объявил, что не может ехать далее. Король остался еще на несколько дней в Нарбонне, ожидая, что кардиналу сделается лучше, однако болезнь усиливалась, и король, чтобы не терять напрасно времени, решился ехать в лагерь без своего министра.

Между тем кардинал, оставшийся в Нарбонне, тем более беспокоился о своей болезни, что она давала Сен-Мару, его врагу, возможность снова сблизиться с королем. Он догадывался, что какой-то ужасный заговор составлен против него, а следовательно, и против Франции, и в то время, когда требовалась вся его энергия, весь его гений, как нарочно, сильная лихорадка удерживала его в постели, вдали от короля, вдали от осады, вдали от государственных дел.

К довершению несчастья, врачи объявили кардиналу, что морской воздух ему вреден, и если он останется в Нарбонне, то болезнь может усилиться. Ришельё вынужден отправиться в Прованс; он выехал из Нарбонны в столь отчаянном состоянии, что перед отъездом велел призвать к себе нотариуса и продиктовал ему свое духовное завещание.

В то время как кардинал отправился искать лучшего климата в Арле и Тарасконе, король, на котором снова лежала ответственность за все дела королевства, чувствовал себя не в силах заниматься в одно и то же время войной и политикой. Поэтому, думая, что Ришельё еще в Нарбонне, он отправился 10 июня в этот город в сопровождении своих приближенных, между которыми находились также Сен-Мар и Фонтрайль.

Но вот что произошло в то время, как король возвращался в Нарбонну – так, по крайней мере, рассказывает Шарпантье, главный секретарь кардинала.

Ришельё, отправляясь в Тараскон, остановился за несколько лье до этого города на одной станции для отдыха. Не успел еще кардинал войти в комнату, как ему доложили о приезде испанского курьера с весьма важными известиями и что курьер требует аудиенции у его высокопреосвященства. Шарпантье представил курьера кардиналу, и тот вручил письмо.