Виктор Безотосный - Все сражения русской армии 1804‑1814. Россия против Наполеона

Но с точки зрения основ геополитики подобный прагматизм также не сулил ничего хорошего франко‑русскому союзу, а только создавал почву для будущего разрыва союзных отношений. Для России Тильзит стал временным компромиссом, договор был продиктован вынужденной необходимостью, но как минимум создавал возможность для изменения русских границ в Финляндии и на Балканах, и тем самым можно было обеспечить стратегические фланги будущего театра военных действий в грядущем столкновении с наполеоновской империей. Если забегать вперед, Александру I это с трудом и едва‑едва, но удалось сделать, заключив Бухарестский мир с Турцией и уложившись в отведенный лимит времени. Особый же вопрос в этом раскладе – присоединение России к континентальной блокаде Англии (реализация наполеоновской концепции борьбы «суши» против «моря» средствами экономического удушения) и война с ней. Правда, многие историки полагали, и не без основания, что настоящей войны‑то и не было.

Другой вопрос: существовало ли осознание общности своих геополитических и стратегических интересов двумя высокими договаривавшимися сторонами в Тильзите и после него? Попробуем даже несколько упростить задачу, сформулировав вопрос по‑иному: насколько заключенный союз отвечал и соответствовал долговременным интересам каждого государства? Собственно в дипломатии, политике и экономике этот критерий и определяет прочность любых соглашений. Заключенный договор действует до тех пор, пока устраивает партнеров, если же выгода односторонняя или другая сторона вынуждена была заключить соглашение под давлением каких‑либо обстоятельств, то всегда существует угроза досрочного расторжения достигнутых договоренностей.

Был ли выгоден союз в Тильзите Франции? Бесспорно – да. Наполеон (он всегда был сторонником франко‑русского сближения) был крайне заинтересован в упрочении альянса, так как он давал ему возможность решать основную внешнеполитическую задачу – эффективно бороться с главным противником (Великобританией) и попутно решать другие свои локальные проблемы в Европе, имея со стороны России защищенные тылы.

Сразу же возникает другой очень важный вопрос: отвечал ли союз в Тильзите долгосрочным российским интересам? Неужели буржуазно‑аристократическая Англия для России, как и для Франции, была тогда главным врагом? Возможно, если геополитики действительно правы, было бы лучше русскому царю «зажмуриться» и вступить в настоящий альянс с Наполеоном против Англии? Но отвечал бы этот по настоящему заключенный (а не вынужденный, как в Тильзите) союз российским интересам? Даже учитывая все англо‑российские противоречия и британские «грехи» перед Россией, думаю тем не менее, что ответ на последний вопрос будет отрицательным. В поддержку приведем мнение французского историка К. Грюнвальда: «Союз между двумя державами мог быть долговечным, если бы он соответствовал реальным потребностям обоих народов и получил поддержку общественного мнения. Обе договаривающиеся стороны должны быть достаточно сильными, чтобы выполнять до конца принятые на себя обязательства. Наконец, союз мог быть прочным лишь при наличии общего врага. Тильзитский договор, рожденный под несчастливой звездой, не отвечал ни одному из указанных условий» (139).

Давайте опять же представим себе гипотетический результат такого франко‑российского «брака»: в борьбе с туманным Альбионом Наполеон при помощи (или нейтралитете) русских оказался бы победителем. Даже не важно – экономическими средствами или военным путем французы поставили бы Британию на колени. Что получали бы русские в итоге? Они оказались бы без союзников, один на один с могущественной империей, политически и экономически безраздельно доминирующей в Европе. Нетрудно предугадать, куда после Англии была бы направлена победная поступь наполеоновских орлов – против единственной оставшейся крупной державы в Европе, т. е. против России. Это ясно как дважды два – четыре. Такова объективность реалий и стратегических последствий подобного решения. Вряд ли Александр I не просчитывал такую ситуацию, вероятно, он даже в тех непростых условиях сохранил способность к политической калькуляции средней сложности.

По нашему мнению, война Англии была объявлена Россией лишь на бумаге. Хотя раздражение против предшествующей политики Англии и ее «эгоизмом», безусловно, в 1807 г. имело место в русских правящих кругах. Но военные действия оказались закамуфлированными рядом мероприятий по прекращению прямой торговли, по задержанию английских судов и аресту имущества британцев в России, по увольнению с флота английских подданных и тому подобных мер. Фактически война носила формальный и химерический характер, во всяком случае «странной» или «бездымной» ее назвать нельзя (140). Да и как можно иначе квалифицировать военные действия ввиду практически их полного отсутствия? Официально эта война продолжалась пять лет, но для обеих сторон она оказалась почти бескровной. Обе страны стремились без лишней надобности не обострять конфликт и не провоцировать эскалацию лишь номинально объявленной войны.

Лишний пример тому – действия русской эскадры адмирала Д.Н. Сенявина в Лиссабоне в 1807 г. В 1806–1807 гг. русские корабли должны были совместно с английским флотом сражаться с турками в Средиземном море. Тильзит резко поменял ситуацию. Эскадра Сенявина Александром I была направлена действовать совместно с французскими войсками в Португалии, но после того, как она была блокирована британским флотом в Лиссабоне, русский адмирал, не желая драться с англичанами, фактически саботировал французские директивы. Мало того, он предпочел договориться с противником. Корабли эскадры были отданы «единственно в залог вскоре восстанавляемых старинных и дружественных России с Англиею сношений», с условием возвращения экипажей на родину через некоторое время (141).

Введение континентальной блокады в России также осуществлялось без особого рвения и с явными нарушениями. Вредить себе и собственной экономике Россия не желала, и постепенно происходил отход от исполнения условий Тильзита под маркой торговли с судами «нейтральных стран» (142). Но, безусловно, российская экономика терпела ущерб: резко сократился экспорт традиционных статей вывоза, значительно уменьшился приток таможенных отчислений в русскую казну, значительные убытки понесли купцы и дворяне‑предприниматели. В начале ХIХ в. Россия была главным поставщиком хлеба на всемирном рынке, поэтому приведем пример русского вывоза пшеницы за границу: в 1801 г. – 6836 тыс. пудов, в 1810 г. – 1734 тыс. пудов. Вывоз уменьшился в четыре раза, так как Великобритания составляла наибольшую и важную часть хлебного рынка. Например, в 1820 г. вывоз составил 13 873 тыс. пудов (143). Урон был нанесен и русской морской торговле (британские торговые суда до 1807 г. вывозили и ввозили более 60% экспорта и импорта товаров) (144), поскольку одним из результатов блокады стали каперские действия английского флота, захват или уничтожение русских торговых кораблей (145). Добавим, что сухопутная торговля (т. е. перевоз русских товаров посредством гужевого транспорта) была делом дорогостоящим и экономически почти невыгодным из‑за больших издержек. Сказывалось также падение курса русского рубля. Кроме того, Франция больше ввозила, чем вывозила из России (это создавало пассивный торговый баланс), а ассортимент французских товаров по объему не шел в ни какое сравнение с английским и даже в минимальной степени не мог их заменить на русском рынке (146).