Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Так и оказалось. Как и предполагал, пусть рискованно, Палмерстон, Луи Филипп, невзирая на понуканья Тьера, был не готов к войне за восточный трофей, как мираж ускользавший от Франции. Он согласился на возвращение Сирии и Аравийского полуострова под власть Турции и на то, чтобы заставить стареющего Мухаммеда Али-пашу, которого вскоре ждут безумие и смерть, удовлетвориться наследственным титулом паши Египта при суверенитете Турции. На этих условиях кризис был разрешен в новом договоре, который пять держав, в том числе и Франция, подписали в июле 1841 г. в Лондоне. Османская империя, пусть потрепанная, но оставшаяся в прежних границах, была на время сохранена. Это означало истинный триумф для Палмерстона, а для Британии — открытую дорогу к Суэцу и в конечном итоге Иерусалиму.

Среди интриг и манипуляций с целью удержать Османскую империю от развала лорд Палмерстон написал письмо британскому послу в Константинополе относительно евреев. «В настоящее время среди евреев, рассеянных по Европе, существует крепкое убеждение, что приближается время, когда их народ вернется в Палестину… Очевидно, для султана важно было бы поощрять евреев возвращаться и заселять Палестину, поскольку богатство, которое они принесут с собой, увеличит ресурсы его владений, а еврейский народ, если вернется по приглашению и под защитой султана, то в будущем станет сдерживать любые враждебные планы Мухаммеда Али-паши или его преемника…. Должен твердо проинструктировать вашу светлость рекомендовать [турецкому правительству] проявить всяческую поддержку возвращению евреев Европы в Палестину» 1.

С точки зрения министра иностранных дел, евреи, едва у них появятся земельные интересы на древней родине, станут играть роль подпорки в центре протяженного, но рушащегося конгломерата, каким являлась Османская империя, и ради самих себя приложат значительные усилия для ее сохранения — иными словами, послужат целям британской политики.

Письмо Палмерстона датировано 11 августа 1840 г. Шесть дней спустя, 17 августа газета «Таймс» опубликовала передовицу о плане «переместить еврейский народ в землю его отцов», который, как писалось, «сейчас на серьезном политическом рассмотрении». В передовице восхвалялись труды автора этого плана лорда Эшли (впоследствии лорда Шефтсбери) как «практичные и достойные государственного мужа» и цитировался проводимый им опрос евреев с целью выяснить, что они думают о возвращении в Святую землю, как скоро они готовы вернуться и вложить средства в покупку земли, если удастся побудить Порту дать им гарантии закона, справедливости и безопасности как личной, так и имущественной, и если права и привилегии им будут «гарантированы под эгидой европейской державы».

Относительно того, какую державу имела в виду «Таймс», сомнений не оставалось. Статья стала сенсацией. «Газеты завалили письмами касательное евреев, — записал двенадцать дней спустя в дневнике лорд Эшли. — Какой на нас надвигается потоп планов и диспутов… Какое насилие, какая ненависть, какие клики и фракции, какие дискуссии! Какое бурление всяческих страстей и чувств в человеческих сердцах!» 2

Очевидно, что одна и та же мысль не случайно возникла одновременно у лорда Палмерстона и редактора «Таймс». И того и другого к ней подвели, подтолкнули, уговорили, улестили и убедили — и сделал это Энтони Эшли Купер, седьмой граф Шефтсбери, после Дарвина наиболее влиятельная неполитическая фигура викторианской эпохи. Им двигали религиозные мотивы, министром иностранных дел — имперские. Шефтсбери представлял Библию, Палмерстон, так сказать, меч. Год стоял 1840-й; местом действия стала Сирия, разом Святая земля и географический перекресток путей империи. Воображение рисовало Шефтсбери англиканский Израиль, восстановленный протестантской Англией, что одним махом расстроило бы планы папизма, воплотило пророчество и искупило бы грехи человечества. Палмерстон готов был удовлетвориться срывом планов Франции и укреплением Османской империи.

Про лорда Шефтсбери говорили, что он наделен «самой чистой, самой возвышенной, самой государственный внешностью в Вестминстере» 3. Его холодное лицо с классическими чертами всегда подталкивало к сравнению с мраморным бюстом. По словам одного знакомого, каждая темная прядь в отдельности вилась у него из чувства долга. Однако в реальности этот безупречный пэр Англии был способным на искреннее сочувствие и глубоко верующим человеком, положившим в основу своей жизни буквальное следование Библии. Библия, как говорил он, есть «Божье слово, записанное с первого и до последнего слога и с последнего до самого первого… Ничто помимо Писания не может толковать Писание. Я отверг бы его, будь оно явлено мне человеком. Я принимаю его, верю в него, благословляю его, как явлено в Святом Писании… и подобно израилитам, я преклоняю колени и возношу молитвы».

Эта же самая благочестивая вера превратила его в филантропа, побуждая его любить ближнего своего. Аристократ по рождению, через брак связанный с двумя великими премьер-министрами партии вигов, человек, которому обе партии предлагали министерские портфели, от которых он неизменно отказывался, чтобы сохранить возможность стоять над политикой ради благотворительности, лорд Шефтсбери воплощал noblesse oblige [67] Положение обязывает ( фр .). . Он действительно верил, что он сторож брату своему, — особенно брату страждущему. Он действительно верил, что ранг, способности и влияние налагают на него обязательство помогать людям. Он действительно верил, что милосердие и любовь, проповедуемые в евангелиях, все, что нужно знать и чему нужно следовать человечеству, и он им следовал. Говорить, что он был другом и патроном неимущих, значит использовать избитую фразу, которая незамеченной ускользнет от взгляда читателя. Однако лорд Шефтсбери был в точности и буквально тем, что описывает эта фраза: сеятелем добра для бедных, для воров, для помешанных, для увечных, для детей, с пяти лет прикованных к угольным вагонеткам в подземных шахтах, для сморщенных трубочистов, зажатых в поросших сажей печных трубах, коротко говоря, для всех тех, кто перебивался в голодной, обтрепанной, больной, мерзнущей и работающей по шестнадцать часов в день нищете, которая составляла жизнь рабочего класса в те беззаботные времена без профсоюзных регуляций. Именно лорд Шефтсбери добился, чтобы через парламент был проведен Билль о десятичасовом рабочем дне (так называемый Закон о фабриках), которому приписывают отсрочку революции в индустриальных графствах, равно как Закон о шахтах, Закон об умопомешательстве и Закон о жилище, который Диккенс назвал лучшим законом, когда-либо принятым в Англии до того момента 4.