Барбара Такман - Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура

Следующие несколько дней стали самыми восторженными в его жизни. Все слава подвигов прошлого, вся ностальгия веков изгнания обрушились на него. Он провел тут лишь неделю, но до отъезда уже начал писать роман о «блистательном случае в анналах того священного и романтического народа, из которого я почерпнул кровь и имя» — то есть о еврейском восстании во главе с псевдомессией Давидом Алроем, «князем пленения», против Багдадского халифата в XII в. Герои Дизраэли местами автобиографичны, и трудно не увидеть в «Алрое» автобиографичное отражение сокровенной мечты…

«Вы спрашиваете, чего я желаю, — говорит еврейский мудрец, серый кардинал Алроя, — мой вам ответ: бытия нации, которой у нас нет. Вы спрашиваете, чего я желаю, мой вам ответ: Землю обетованную. Вы спрашиваете, чего я желаю, мой вам ответ: Иерусалим. Вы спрашиваете, чего я желаю, мой вам ответ: Храм, все, чего мы лишились, все, по чему мы томились, все, за что мы сражались, нашу прекрасную страну, нашу святую веру, наши простые нравы и наши древние обычаи».

Дизраэли вложил в эти строки неподдельное чувство. Они резко выделяются на фоне цветистых красот остального текста, расцвеченного шелками и скимитарами, ифритами и каббалистами, фонтанами ртути и фигуристыми принцессами. «Алрой», как однажды загадочно сказал его автор, представляет собой его «идеальное устремление» 15. И действительно, странно было бы, если бы молодой Дизраэли с его гордостью за свою расу, с его жгучим честолюбием, живя в великом городе, где правили его предки, не задумывался о том, не его ли предназначение вернуть государство своему народу.

Если он о таком и мечтал, то реальность английской политики вскоре заслонила эти мечты. Четыре года спустя он стал членом парламента с твердым намерением дойти до премьер-министра — ни больше ни меньше. («Помяните мое слово, — сказал лорд Мельбурн, — этот малый своего добьется».) Когда он в следующий раз опубликовал роман о Востоке, «Танкред», было видно, что он идет к своей цели, заботясь уже не о царстве для Израиля, а об империи для Англии. Он задумывал «Танкреда» как роман о поисках «Молодой Англией» [74] Кружок консервативных литераторов и политических деятелей Великобритании, составивших в 1841–1845 гг. политическую группировку в палате общин. духовного возрождения. Его герой, пресыщенный сын герцога, отряхнул со своих ног прах Англии и приехал в Иерусалим, чтобы проникнуть в «тайну Азии». Но и герой, и автор вскоре про это забывают и погружаются в водоворот политики Ближнего Востока и попыток разрешить грандиозный вопрос: как Англии контролировать путь в Индию. Сирийский кризис еще не изгладился из памяти, подспудное бурленье, вызванное попыткой Мухаммеда Али-паши создать суверенное арабское государство, не утихло с его поражением. Любопытно, но Дизраэли видит шанс Англии в арабах, а не в еврейском национализме. Почти сардонически, но с предвидением, которое почти пугает, он рисует открывающиеся возможности.

В уста Факредина, эмира Ливана, капризного и честолюбивого сирийца, чья единственная вера — та, «что даст мне скипетр», он вкладывает следующие слова: «Пусть королева англичан собирает флот… пусть переносит столицу своей империи из Лондона в Дели… Тем временем я договорюсь с Мухаммедом Али, он получит Багдад и Месопотамию… Я позабочусь о Сирии и Малой Азии… Мы признаем императрицу Индии как нашего суверена и обеспечим ей покой на берегах Леванта. Если хочет, пусть забирает Александрию, как забрала Мальту, это можно устроить. Ваша королева молода, у нее есть avenir…» [75] Будущее ( фр .). И верно, будущее было за ней. Тридцать лет спустя автор «Танкреда» официально прибавил к прочим титулам королевы титул «императрица Индии».

В «Танкреде» можно найти и другие поразительные — и сбывшиеся — прогнозы. В одной сцене два комических персонажа обсуждают мировую политику:

«— Палмерстон ни за что не успокоится, пока не получит Иерусалим, — сказал Барици Тауэрский.

— Англичане должны получить рынки, — откликнулся консул Паскуалиго.

— Отлично, — ответил Барици Тауэрский, — я сам подумываю заняться хлопком».

Дизраэли, разумеется, шутил… или нет? Далее один иерусалимский еврей говорит Танкреду:

«Англичане не станут впредь вести дела с Турком даром. Они возьмут этот город, они оставят его себе».

Английские читатели 1847 г. не восприняли роман всерьез, чего не скажешь об истории.

До сих пор народ Израиля не принимал активного участия в постепенном открытии путей в Палестину. В случае возвращения из вавилонского плена, когда посредником выступала Персия, они были готовы вернуться по первому слову персидского царя Кира Великого, и действительно сорок тысяч человек [76] 42 360 человек. вернулись в Иудею со своими золотыми чашами, серебряными сосудами, слугами и лошадьми, верблюдами и ослами. Но от Вавилонии до Иудеи расстояние невелико, и срок вдали от Сиона составлял какие-то пятьдесят лет. Второе изгнание продлилось 1800 лет, и народ был разбросан по всему земному шару, его самосознание притуплено в борьбе за выживание, в попытках не дать себя поглотить, не утратить свою идентичность. Они преуспели — единственный народ на земле, кто сумел сохранить национальную идентичность без национальной территории, — но заплатили тяжкую цену. Выживание они гарантировали, замкнувшись в себе, спрятавшись за жесткой броней ортодоксии, сосредоточив все помыслы на том единственном, что они смогли вывезти из своей страны: на своем наследии и его формализованном кодексе, на Торе и Талмуде, на Законе. Люди других народов могли возделывать землю, строить дома и сражаться. Без собственной страны такие виды занятий были евреям недоступны. Какую землю они могли засевать, на какой земле строить и за какую землю сражаться? Согласно одной старой средневековой легенде, когда был разрушен Храм, осколки его камней вошли в сердце каждого еврея. Этот камень на сердце был их единственной страной.

Но времена менялись, и его уже становилось недостаточно. «Без страны, — писал Маззини, пророк национализма XIX в., — у вас нет ни имени, ни голоса, ни права быть принятыми как братья в содружество народов. Вы побочные дети человечества — измаэлиты среди наций!» 2. Он обращался не к евреям, а к итальянцам, но его возглас отразил дух того времени, и евреи тоже его услышали.

Прошли восемнадцать столетий пассивного ожидания сверхъестественного вмешательства. Молитва «В будущем году в Иерусалиме» отмечала каждый год, начиная с 70 г. н. э., как паданье капель на камень. Но теперь один за другим евреи начали осознавать, что только собственными руками проложат себе дорогу из изгнания. «Еврейский народ должен сам стать себе мессией» 3, — писал в 1864 г. историк Генрих Гретц. Понадобились многие силы и факторы XIX в., чтобы возникла столь революционная идея.