Борис Соколов - Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Одна из особенностей политической экономии состоит в том, что ее законы, в отличие от законов естествознания, недолговечны, что они, по крайней мере, большинство из них, действуют в течение определенного исторического периода, после чего они уступают место новым законам. Но они, эти законы, не уничтожаются, а теряют силу в силу новых экономических условий и сходят со сцены, чтобы уступить место новым законам, которые создаются не волею людей, а возникают на базе новых экономических условий».

Тут есть явная логическая неурядица. По Сталину получается, что одни и те же явления в разные исторические периоды приходится объяснять с помощью разных законов. Изменить направление действия законов физики никому в голову не придет. Сталин же настаивал, что человечеству под силу направить в другую сторону действие тех или иных общественных законов. Но что это за законы, которые в любой момент можно отменить, изменить, да еще по воле одного человека – самого Сталина! Практически такой подход давал возможность произвольно объявлять те или иные положения законами, в зависимости от политической, общественной, философской, культурной или иной конъюнктуры. Сталин таким образом мог провозглашать любые необходимые ему законы, в том числе краеугольный для его репрессивной политики – о том, что по мере движения к социализму классовая борьба будет обостряться. Фактически же он вынужден был признать, что никаких законов в сфере общественных наук просто не может существовать.

Сталин не хотел прямо признавать тот факт, что общественных законов, в отличие от законов естествознания, просто не существует, и в общественной (гуманитарной) сфере могут существовать лишь некоторые закономерности, которые по необходимости носят ограниченный, временный и частный характер. Ведь научные законы только тогда могут считаться законами, когда с их помощью может быть предсказано то или иное ранее неизвестное явление. На законы природы человек повлиять не может. Наоборот, общественные явления представляют собой сумму миллионов и миллионов индивидуальных человеческих воль. Здесь предсказание того или иного будущего сценария развития лишает свободы воли человеческое общество как таковое и отдельного человека как мыслящую личность. Если человечество будет точно знать свое будущее, оно неизбежно остановится в развитии. Поэтому возможно лишь установление частных закономерностей, которые, однако, никогда не складываются в общий закон общественного развития. Отсюда – принципиальная неточность гуманитарных наук и отсутствие у них прогностических возможностей. На самом деле уникальность положения в сфере гуманитарных наук заключается в том, что здесь параллельно могут сосуществовать парадигмы, возникшие в разное время, поскольку ни одна из них не отвергается полностью, но в то же время не становится частным случаем более поздних парадигм. В этом – принципиальное отличие от положения в сфере естественных наук. Там прежде существовавшие парадигмы либо полностью отвергаются (например, теория эфира), либо превращаются в частные случаи новых парадигм (например, физика Ньютона по отношению к физике Эйнштейна). Сталин же признавал только одну парадигму – марксистскую, да еще в своей собственной интерпретации. Поэтому он и настаивал, что прежние законы общественного развития, в том числе и сформулированные Марксом и Лениным, были справедливы для прошлых эпох, а теперь в ходе естественного хода вещей должны быть сменены новыми, установленными им, Сталиным. Если же признать, что Маркс, Энгельс и Ленин открыли вечные и неизменные законы развития общества, то на долю Иосифа Виссарионовича ничего серьезного в сфере теории не осталось бы. А он очень хотел внести свой вклад в марксистскую теорию – единственно верную теорию развития общества. Сталин, вероятно, в нее верил – ведь именно с помощью марксизма он пришел к власти. И вряд ли задумывался о том, что уже тогда, в середине XX века, сумма накопленных знаний, необходимых для дальнейшего развития в сфере как естественных, так и гуманитарных наук, давно уже превышала возможности человеческого мышления.

Сталин также отмечал: «Говорят, что экономические законы носят стихийный характер, что действия этих законов являются неотвратимыми, что общество бессильно перед ними. Это неверно. Это – фетишизация законов, отдача себя в рабство законам. Доказано, что общество не бессильно перед лицом законов, что общество может, познав экономические законы и опираясь на них, ограничить сферу их действия, использовать их в интересах общества и «оседлать» их, как это имеет место в отношении сил природы и их законов, как это имеет место в приведенном выше примере о разливе больших рек».

Лучший друг советских экономистов пытался убедить читателей: «В отличие от законов естествознания, где открытие и применение нового закона проходит более или менее гладко (фраза загадочная – трудно понять, какие шероховатости, подразумеваемые словами «более или менее», могут возникнуть при применении, например, закона всемирного тяготения. – Б. С. ), в экономической области открытие и применение нового закона, задевающего интересы отживающих сил общества, встречают сильнейшее сопротивление со стороны этих сил. Нужна, следовательно, сила, общественная сила, способная преодолеть это сопротивление. Такая сила нашлась в нашей стране в виде союза рабочего класса и крестьянства, представляющих подавляющее большинство общества. Такой силы не нашлось еще в других, капиталистических странах. В этом секрет того, что Советской власти удалось разбить старые силы общества, а экономический закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил получил у нас полный простор».

Что же это за законы такие, для претворения которых в жизнь нужна некая особая сила в том самом обществе, в котором закону предстоит действовать! Подобный «закон» скорее напоминает пропагандистский лозунг или знамя для политической борьбы и заведомо не нуждается в каком-либо объективном подтверждении.

Правда, в ответах на письма экономистов А.В. Саниной и В.Г. Венжера Сталин попытался подчеркнуть именно объективность экономических законов. Но тем самым он противоречил утверждениям, содержавшимся в основной части работы. Сталин отмечал: «Тт. Санина и Венжер утверждают, что «только благодаря сознательному действию советских людей, занятых материальным производством, и возникают экономические законы социализма». Это положение совершенно неправильно.

Существуют ли закономерности экономического развития объективно, вне нас, независимо от воли и сознания людей? Марксизм отвечает на этот вопрос положительно. Марксизм считает, что законы политической экономии социализма являются отражением в головах людей объективных закономерностей, существующих вне нас. Но формула тт. Саниной и Венжера отвечает на этот вопрос отрицательно. Это значит, что эти товарищи становятся на точку зрения неправильной теории, утверждающей, что законы экономического развития при социализме «создаются», «преобразуются» руководящими органами общества (оговорка по Фрейду: на самом деле сталинские корреспонденты писали вовсе не о «руководящих органах общества», а о «сознательных действиях советских людей»; Сталин-то знал, что законы придуманы им самим, а прежде – Марксом и Лениным, и в своем ответе пытался всячески скрыть этот факт. – Б. С. ). Иначе говоря, они рвут с марксизмом и становятся на путь субъективного идеализма…