Артем Драбкин - Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта»

— А немцы?

— Они нас очень сильно боялись. Помню даже, в одном немецком городке хозяйка квартиры, где мы были на постое, вдруг начала ощупывать мою голову, а потом спросила: «А где ваши рога?» Посмеялись потом, конечно, но какая у них была пропаганда, что культурные люди поверили, будто русские это не люди, а дикари и звери с рогами… Немцы прекрасно понимали и понимают до сих пор, что у нас есть право на месть… Когда войска только подходили к Германии, то всеобщий настрой был такой: «Ну, сейчас мы отомстим!» У любого из нас были личные мотивы для мести. Да и пропаганда наша очень старалась, например, знаменитые выступления Ильи Эренбурга: «Кровь за кровь! Смерть за смерть!» А уж чего мы насмотрелись… Они же старались оставить после себя выжженную, неживую землю. Хотели уничтожить все, что только можно. Население или угоняли, или уничтожали… В одном месте я видел такую картину, они, видно, не успевали угнать большое стадо скота: на лугу лежали расстрелянные примерно 500 коров…

Когда наши войска только вошли в Германию, мы добивали окруженную группировку в Познани. Поэтому о том, что там творилось, могу только догадываться, но когда нас перебросили из Польши в Германию, то первый немецкий городок, который мы увидели, был сожжен дотла… Но это быстро прекратили. Вышли очень суровые приказы, по которым любые виды мщения, будь то убийство, насилие или поджог, карались расстрелом. Лично мне таких случаев наблюдать не довелось, но порядок в войсках навели очень быстро. Никому из нас, прошедших через тяжелейшие бои и испытания, за пару шагов до Победы не хотелось быть расстрелянным своими же.

В последнее время стали говорить о поголовном насилии и грабежах. Не было такого! Отдельные случаи, конечно, были, не сомневаюсь, но чтобы это было массово.

Ерунда! Немки нам и так сами «давали», соскучились они по мужикам. Был такой забавный случай: в одном городке искали сено для наших обозных лошадей. Заходят ребята в дом, пытаются объяснить хозяйке, что нам нужно, а хозяйка не понимает и ее аж «трусит» от страха. Тогда подвели ее к заготовленному во дворе сену и показывают жестами: «Возьмем, мол, немного сена». Она, бедная, поняла все по-своему: легла на это сено и подняла юбку…

После войны я некоторое время продолжал служить в Германии и должен сказать, что отношения с немцами постепенно наладились, я бы даже назвал их хорошими. Многие солдаты и офицеры встречались с немками, даже жили у них на квартирах. Некоторые хотели жениться на них, но это, конечно, было тогда невозможно. Злости у нас на них не было, тем более что они ясно понимали, что натворили, что мы победители, и старались вести себя так, чтобы нас не обидеть.

— На что-то обратили внимание за границей?

— Конечно, разница в уровне жизни сразу бросилась в глаза. Порядок, уровень хозяйствования, который был несравним с нашим. Помню, в одном местечке зашли мы в свинарник. Деревянные полы с небольшим уклоном, специальные кюветы для стока нечистот и, соответственно, чистота, хотя немцев там уже не было. Разве можно это было сравнить с нашими свинарниками? Запомнилось еще, что почти в каждом доме было много «закруток», а у нас тогда этого еще не было. Но в Берлине было все наоборот, еды не хватало, и голодные немцы часто просили у нас что-нибудь из продуктов.

— Вы отправляли посылки домой?

— Я отправил одну посылку, уже из Берлина. Наша рота захватила как-то склад с тюками материалов, и старшина выдал каждому из нас по «отрезу», но это было официально разрешено. И после войны пару посылок с материалом отправлял. Злоупотреблять этим могли только те, у кого были возможности и транспорт. Ходили слухи, что наш командир дивизии отправил «богатства» в Союз вместе с ППЖ, но мы этого не видели и не интересовались этим.

— Ваше отношение к женщинам на войне.

— На передовой мы их почти не видели, поэтому солдаты в вопросах обращения с женщинами дичали. Встретить женщину на передовой было событием. Когда появлялась какая-нибудь медсестра или связистка, солдаты начинали кричать: «Рама! Воздух!», и так на всем ее пути. Но девчонки были опытные — и часто отвечали так: «Паникеры и трусы — по щелям!» У некоторых офицеров были ППЖ из числа медработников, связисток.

— Были солдаты из числа переживших оккупацию, «окруженцев», переживших плен?

— Конечно. Освобождая Украину, нас постоянно пополняли за счет местного населения. Их зачастую даже не успевали переодеть в военную форму, поэтому их называли «чернорубашечники». После войны уже к нам в роту попали два солдата, которые были в плену. Они хорошо знали язык, так как были не в лагерях, а работали в частных хозяйствах. Один из них в плен попал старшим лейтенантом, но к нам после проверки попал рядовым солдатом. Этих солдат старались использовать как переводчиков при общении с гражданским населением. Много раз мы встречали и людей, угнанных на работу в Германию. Относились к ним очень тепло, сочувствовали им, пытались найти среди них земляков. За предателей мы их не считали.

— Как вы мылись, стирались?

— Это была проблема, так как организованной смены формы для стирки вообще не было, во всяком случае, я не помню. Когда бывали во втором эшелоне обороны, то своими силами организовывали баню и стирку. А во время наступления обычно просили женщин, у которых были на постое, постирать нам форму. Вши, конечно, были.

— Было такое понятие, как «тыловая крыса»?

— Тыловиков мы ненавидели. За плохое качество снабжения, воровство их не любили. Еще когда мы из училища ехали на фронт, то был такой случай. С нами ехал офицер продовольственной службы, который отвечал за наше питание. У него был отдельный вагон, и в помощь ему выделили несколько наших курсантов. Потом они рассказали, что часть продуктов, предназначенных для солдат, он продавал на «черном рынке». Обнаглел до того, что если с ним не могли рассчитаться сразу, то он договаривался, что с ним расплатятся, когда он будет ехать обратно. До того был в себе уверен… Зато мы ехали полуголодные. Но когда эти факты стали известны, его задержали и судили…

— Как вы отдыхали? Концерты бывали, например? Деньги как тратили?

— Артисты на передний край не ездили, поэтому за два с лишним года фронта артистов я не видел, но зато концерты у нас давал наш дивизионный ансамбль. Причем ансамбль был очень хороший, говорят, что в нем начинали свою карьеру знаменитые Тарапунька и Штепсель, но этого я точно не знаю. Книг, как и денег, мы за все время на фронте даже не видели. Нам, кажется, полагалось по 40 рублей, но все солдаты подписывались на государственные займы.