Артем Драбкин - Фронтовые разведчики. «Я ходил за линию фронта»

Появился мой напарник Николай Полосухин, и мы вместе побежали меж сосенок, а потом поползли к залегшей на снегу цепочке пехотинцев. Подбитый танк находился метрах в ста впереди на нейтральной зоне, добраться до него не было возможности.

Мы гадали, а вдруг там есть живые, ведь до вечера истекут кровью и замерзнут… Попытались найти удобный подход к танку, но безуспешно. И тогда поползли к танковому следу, сначала вдоль цепочки залегших в снегу пехотинцев, и просили: «Ребята, поддержите». Потом направо по танковому следу — по нейтралке. И это днем! А снег глубокий, рыхлый — кажется, что не ползешь, а стоишь на месте. Доползли все-таки. У танка лежал один раненый танкист, а остальным трем, оставшимся внутри, уже не важно было, сколько ждать…

У танкиста были перебиты ноги. Уложили мы его на лыжи, Полосухин запрягся в лямки и потащил. Я ползла впереди, вся мокрая от пота. Силы были на исходе — остановилась и уткнулась лицом в снег. Николай крикнул: «Зоя! Ты жива?» Оказывается, в тот момент, когда я сунула лицо в снег, чтобы остудить, у моей головы пробежали «зайчики» от автоматной очереди…

Побывала я и в ночном бою в лесу. Вспоминаю, как о страшном кошмаре: шум, грохот, непрерывный гул от выстрелов с обеих сторон и яркие сливающиеся воедино всполохи при этом. Танки мечутся, теряя ориентиры и нарываясь на «болванки» противника. Раненые танкисты, кто в состоянии, бегут, не зная, где свои, где чужие. Я побывала в аду…

Однажды днем приходит посыльный на передовую и говорит, что меня вызывают на командный пункт. Пришла, спрашиваю ординарцев, кто меня вызывал, говорят: «Иди пока, отдохни». Посидела в машине с кунгом, опять спрашиваю, кто же меня вызывал. Отвечает Кириченко: «А мы пожаловались командиру полка, что старшина Калинин сам не ходит, а тебя каждый день „гоняет“ на передовую». Я вышла из машины, походила между ними, накинула санитарную сумку на плечо и пошла обратно. Шла и думала: «Как же там без меня, может, уже кто ранен и некому оказать помощь».

По дороге шли автоматчики с комвзвода. Эта местность оказалась в зоне обстрела противником минометным огнем. Молодые ребята побежали к лесу. А я вспомнила разговор с пехотинцем, который не хотел укрываться в окопе потому, что снаряд попал в дерево, разорвался и осколками убило его товарища в окопе, поэтому никуда не побежала, а продолжала идти вперед. Комвзвода их постыдил, показывая на меня, и они один за другим вернулись и дружно зашагали по дороге к передовой. Этот случай разнесли по полку. А что тут такого?! Просто я поняла, что под деревьями не прячутся, лучше прямо на дороге плюхнуться и лежать.

Приезжал корреспондент, фотографировал у подбитого танка, расспрашивал, а мне все представлялось таким обычным и будничным, что не знала, о чем говорить…

Зима снежная была, снег глубокий. Заносы. Пищи не подвозили. Кормили какой-то гущей. И у меня не выдержал желудок. Я настолько похудела, страшно на меня было смотреть. Доходила. Меня отвезли в госпиталь, поставили диагноз: острый гастрит. Я всегда считала, что я не погибну, и вот перед деревней по пути в госпиталь остановилась наша машина, и с краю было много наших могил. Я смотрю: «Батюшки, сколько же девчонок погибло!» Поправилась я быстро — уколы, лекарства. К тому же диета: картошка пюре, супчик.

Потом я уже ухаживала за ранеными, ходила по домам-палатам читать сводки. Возила раненых на рентген. Потом врач говорит: «Оставайтесь, нам так руки нужны». Я ответила: «Нет, пусть уж лучше погибнуть, чем здесь оставаться». Глупо, конечно, ответила.

За бои на Курской дуге меня представили к «Славе» 3-й степени, но не дали. Писарь сказал, что на меня было приказано написать слабую реляцию.

После болезни я не вернулась в полк. Мне просто хотелось избавиться от Попукина. Госпиталь переехал в Новозыбков, в котором стоял учебный полк, куда был назначен Бордюков. Я пошла и попросилась. Осенью 1944-го танкистов стали отправлять в части, и меня опять потянуло на фронт… А как мне уехать? Я договорилась с врачом, с которым дружила, чтобы он мне дал направление в госпиталь. Он мне его выписал так, что я смогла отрезать заголовок. Осталось только название города. Разыскала там штаб армии, в котором работала Маша Сабитова. Ее друг имел большой чин. Я у них месяц жила. Отъелась. Чувствую — больше не могу. Подошла к ее другу, он мне сказал, что у них такие-то бригады. Я говорю: «Пошлите к тому, кто меня знает». Мне называют фамилии командиров бригад. Оказывается, к этому времени командиру нашего полка Бордюкову дали отдельную бригаду. Я и еще один парень с нашего полка поехали к нему. Прибыли. Вы думаете, нас оставили там? Он уже с собой туда взял жену! Мы стоим, выходит жена и говорит: «Зоя, а вас Петя не возьмет в бригаду». — «Почему?» — «А вы с Машей переписывались». И тогда нас направили в соседнюю 65-ю бригаду 11-го танкового корпуса, командовал которой Лукьянов. Там я прижилась. Первое, что я услышала от командира бригады: «Оставайся со мной». — «А куда же денется ваша подруга Зина?» — «Она в отпуске, в Москве». — «Нет, лучше отправляйте обратно, или в разведку, или в штаб фронта». И меня направили в разведроту.

Там меня очень настороженно встретили. Командир роты привел меня в разведвзвод. Командир взвода, мой будущий муж, усадил в баньке возле стола. Сам сел нога на ногу. Папироса у него, манеры интеллигента. Начал расспрашивать, кто я, откуда. «А награды есть?» — «Есть». — «А какая?» — «За боевые заслуги». — «Агхааа….» Медалью «За боевые заслуги» награждались обычно ППЖ. Такая медаль была у Маши, может быть, этим меня хотели унизить, когда награждали. Честно говоря, я его возненавидела и потом радовалась, когда он разбился на машине так, что чуть живой остался. После войны он мне рассказал: «Мы сначала думали, что какая-нибудь нагрешила много и к нам пришла грехи замаливать». Правда, такое отношение закончилось быстро, и ребята меня просто оберегали.

Бригада стояла на Пулавском плацдарме. Мы тренировались, ходили по азимуту. В стрельбе не тренировались, потому что пополнение в разведроту шло из батальона автоматчиков — все уже опытные.

В январе пошли в наступление. Нам с собой даже паек не давали! И никто даже слова не говорил. Мы знали, что сами должны добывать себе корм. В Польше в деревнях такая бедность, даже в России такой нет. Ну, мы тоже соображали и заходили в дома, что побогаче.

Зоя Александрова с мужем

В разведку обычно посылали взвод — три танка. На них взвод разведчиков. Я всегда ездила на первом танке. Первый раз меня ребята позвали, я пошла, потом выяснилось, что я не в этом отделении, но я там так и осталась. На этом танке были самые-самые смелые и храбрые. Пять человек: Храмов, Волков, Битник, Грушев и Щекин (такой красивый, как барышня. Его уже не было в живых, когда мы получили на его имя письмо из тех мест, где стояла на формировании бригада. В письме были рисунки: на одном детская лапочка, а на другом ручка. А мы думали, что он девственник!). Почти все они были бывшие зэки, карманники. Попросились, и их отпустили на фронт. Они были очень смелые. Столько наград имели — не опишешь! Лет им было по 20–25. У них самый-самый главный был Андреев Анатолий — ему было под 40, он начинал как форточник. Были и другие солдаты, но эти — важные, мощные, наверное, жулики хорошие. Командир роты, откуда их перевели, был очень придирчивый, но трофейщик. Война кончилась. Ребята его обчистили, даже простыни унесли — отомстили. Какие брали трофеи? Мы из трофеев брали только носки, платки. Иногда часы, побрякушки. Правда, они быстро все это спускали, на доступных девчонок.