Сергей Нечаев - Бородинское побоище в 3D. «Непобедимые»

С утра император объехал все поле сражения. Он приказал заботливо подобрать и перенести на перевязочные пункты всех раненых, как французов, так и русских. Никогда еще земля не была в такой мере усеяна трупами. На возвышенности за деревней, которая находилась в центре атаки, земля была покрыта трупами солдат Литовского и Измайловского гвардейских полков, на которые обрушился удар нашей артиллерии. Император тщательно обследовал все уголки поля сражения, позиции каждого корпуса, передвижения всех корпусов и те затруднения, которые им приходилось преодолевать. Он приказал подробно доложить ему обо всем, что происходило».

Далеко не все в его армии были в восторге от итогов сражения.

Полковник Луи-Франсуа Лежён:

«Мы были недовольны; суждения наши были суровы».

Генерал Филипп-Поль де Сегюр:

«Французские солдаты не обманывались. Они изумлялись тому, что так много врагов было перебито, так много было раненых и так мало пленных! Не было даже восьмисот! А только по числу пленных судили о победе. Убитые же доказывали скорее мужество побежденных, нежели победу. Если остальные могли отступить в таком порядке, гордые и не упавшие духом, то какая польза была в том, что поле битвы осталось в наших руках? В такой обширной стране, как эта, может ли не хватить русским земли, чтобы сражаться?»

Генерал Э. Ф. Сен-При:

«Сам неприятель был так мало уверен в победе, что нашел возможным приписать ее себе только на следующий день, заметив, что мы очистили позицию, оставив на ней сильный арьергард. Справедливо, что нашим отступлением мы обеспечивали за ним успех, но если бы он вынужден был нас атаковать вторично на новой, более выгодной, нежели первая, позиции, весьма сомнительно, чтобы он был в состоянии это сделать».

Да, это была наполеоновская победа, но какая-то неполная…

Поручик артиллерии И. Т. Радожицкий:

«Таким образом кончилась знаменитая битва 26-го августа. Неприятели овладели всеми нашими редутами на левом фланге и по левую сторону большой дороги; они сдвинули нас с позиции только на одном фланге и заняли третью часть ее; посему они выиграли не более как вполовину. Победа их не была победою; русские не были разбиты, приведены в замешательство, нигде не бежали. Наши силы еще оставались сосредоточенными от села Горки по Семеновскому оврагу до Старой Смоленской дороги и стояли во всей готовности отражать дальнейшие покушения неприятелей. Они первые замолчали, посему первые признались в своем изнеможении <���…> Наполеон позволил нам отступить к Можайску без всякого со своей стороны преследования; посему видно было, что он точно обломал зубы и, казалось, был доволен тем, что ему уступили поле сражения для удостоверения в несмешной потере, которую понесли его войска, особенно кавалерия, ибо лучшие полки кирасиров и драгунов были истреблены. Эта потеря осталась невозвратною: здесь-то впервые сокрушились грозные силы завоевателя Европы».

Генерал Филипп-Поль де Сегюр:

«Император тщетно старался создать себе какую-нибудь успокоительную иллюзию, заставляя пересчитывать оставшихся пленных и поднять несколько свалившихся пушек. От семисот до восьмисот пленных да около двадцати разбитых пушек — вот были единственные трофеи этой неполной победы!»

Сражение это по праву вошло в историю, и оно оставило больше вопросов, чем дало ответов.

Офицер штаба 1-го кавалерийского корпуса Карл фон Клаузевиц:

«Мы никогда не могли понять, почему люди так жадно добивались какого-либо объяснения Бородинского сражения. Одни недоумевали, почему Кутузов отошел, раз он был победителем, другие — почему Наполеон не разгромил полностью русских».

27 августа (8 сентября) 1812 года, в шесть часов утра, русская армия снялась с позиций и начала отступление.

Адъютант генерала Дессэ Феликс Жиро де л’Эн:

«Генерал Кутузов мог спокойно отступить, увозя с собой все орудия, экипажи и походные госпитали, оставляя только убитых и тех из раненых, которые пали на занятой нами территории, отбитой у него».

Генерал А. П. Ермолов:

«Армия наша провела ночь на поле сражения и с началом дня отступила за Можайск».

Многие в русской армии были крайне недовольны приказом отступать.

Генерал М. Б. Барклай-де-Толли:

«В полночь я получил предписание, по коему обеим армиям следовало отступать за Можайск. Я намеревался ехать к князю, дабы упросить его к перемене сего повеления, но меня уведомили, что генерал Дохтуров уже выступил. Итак, мне осталось только повиноваться с сердцем, стесненным горестью».

Барклай был уверен в том, что сражение будет возобновлено. Были уверены в этом и многие другие.

Адъютант Барклая В. И. Левенштерн:

«С наступлением ночи Кутузов удалился с поля битвы и пригласил к себе Барклая. Последний, с той заботливостью, с какой он относился к окружающим, когда его внимание не было поглощено серьезными соображениями, приказал мне пойти почиститься и переодеться. Во время сражения он не обращал никакого внимания на то, кого убивали или ранили возле него. Он был всегда спокоен и невозмутим.

Быть может, Барклай не был выдающимся стратегом, но не подлежит сомнению, что он был прекраснейшим боевым генералом. Кутузов это знал, поэтому он предоставлял ему полную свободу действий.

Мы были уверены, что сражение возобновится на следующий день; каждый из нас растянулся на соломе, вполне убежденный в том, и каждый хотел подкрепиться к завтрашнему дню. Поэтому велико было наше удивление, когда на рассвете было отдано приказание отступать».

Наполеон заметил отступление русских только в десять часов, когда на поле сражения остался только арьергард атамана М. И. Платова. Впрочем, и он надолго не задержался.

Генерал А. П. Ермолов:

«Платов с донским войском некоторое время оставался на месте и последовал за армией. Он мог бы остаться и гораздо долее, но никто более казаков не рассуждает об опасности, и едва ли кто видит ее с большим ужасом…»

По одной версии, французская кавалерия начала преследование русской армии.

Адъютант Барклая В. И. Левенштерн:

«Отступление было совершено в порядке, без малейшей торопливости; неприятельская кавалерия начала преследовать нас только в десять часов утра; но преследовала настолько вяло, что мы останавливались везде, где считали это нужным».

По другой версии, французы не стали преследовать русских.

Генерал А. П. Ермолов:

«Утомленный неприятель, а паче удивленный стройностью отступления, не осмелился преследовать».

Что же произошло? И почему было принято решение об отступлении?