Лин фон Паль - Русский бунт. Все смуты, мятежи, революции

В плане веры Новгород исходно был городом толерантным, поскольку там жило многонациональное население – много было язычников, но много и христиан, как византийского, так и латинского толка. Во введении единообразия в религии город видел посягательство на свои свободы. Потому именно Новгород и оказал насильственному крещению самое беспримерное сопротивление. И для русских реалий 989 года поход войска Владимира, недавно еще княжившего по просьбе самих горожан в этом северном городе, был действием недопустимым: киевский князь нарушил все договоренности. Недаром это новгородское крещение запятнало Владимира так, что новгородцы, знавшие его еще мальчиком, отказывались теперь даже упоминать его имя.

Князь Владимир, который отлично знал, что представляет собой Новгород и как опасен мятежный новгородский дух, сделал все, чтобы усмирить крамольный северный город.

После крещения Владимир стал считать Новгород подчиненным Киеву. Более того, Владимир стал требовать от новгородцев того, чего прежде никогда не требовал и даже не мог требовать, – воинов для борьбы с печенегами, непомерной дани Киеву в размере 1000 гривен в год и столько же гривен – на содержание киевского войска, стоявшего в Новгороде, обязательного киевского наместничества в виде одного из своих сыновей (а прежде новгородцы могли приглашать любого князя, которого возжелают, а не только князя из семьи Рюриковичей). Иными словами, князь Владимир, который отлично знал, что представляет собой Новгород и как опасен мятежный новгородский дух, сделал все, чтобы усмирить крамольный северный город. Неприятно же иметь в своей «отчине» незатухающий Майдан! Но усмирять недовольство насилием – это все равно, что тушить костер бензином.

Включить полуязыческий-полухристианский Новгород в православный мир Владимиру удалось. Но усмирить – нет. И спустя сто лет в Новгороде, совершенно христианском городе, оставались язычники. А сами христиане, честно посещавшие церковь, продолжали в то же время верить и в «искорененных богов». Смутить умы таких верующих было – раз плюнуть.

В 1071 году именно языческий волхв поднял восстание в защиту притесняемого черного люда. Его противником выступал крупный землевладелец, новгородский епископ Федор. Имени новгородского волхва мы не знаем, но знаем, что его предсказания будущего были мрачны и что он уподоблял себя Христу, говоря, что умеет переходить Волхов пешком, то есть по воде. «Повесть временных лет» сообщает нам следующее: «Он разговаривал с людьми, притворяясь богом, и многих обманул, чуть не весь город, разглагольствуя, будто наперед знает все, что произойдет, и, хуля веру христианскую, он говорил ведь, что „перейду Волхов на глазах у всех“. И замутился весь город, и все поверили в него, собирались убить епископа. Епископ же, с крестом в руках и в облачении, вышел и сказал: „Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же истинно верует, то пусть тот к кресту идет“. И люди разделились надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли и стали за волхвом. И начался мятеж великий в людях.

Глеб же с топором под плащом подошел к волхву и сказал ему: „Знаешь ли, что утром случится и до вечера?“ Тот же сказал: „Знаю наперед все“. И сказал Глеб: „А знаешь ли, что будет с тобой сегодня?“ „Чудеса великие совершу“, – сказал волхв. Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и тот пал замертво, и люди разошлись. Он же погиб телом и душой, отдав себя дьяволу».

Весьма показательная история о состоянии умов новгородцев и степени твердости их в христианской вере, если единственными защитниками епископа оказывается князь со своей дружиной, и только находчивость Глеба спасает епископа от смерти. И это – спустя столетие после принятия православия. О какой вере может идти речь, если на сторону волхва встает весь народ? И если к епископу с крестом идут лишь князь с дружиной? А двумя годами раньше – другого новгородского епископа удавливают его собственные холопы?

Подобные новгородские события случаются и в Белоозере, когда там тоже объявляются волхвы во время «великого голода», то есть очередного неурожая, и обещают открыть, кто из «женок» в этом виноват.

Объявились эти два волхва еще в Ярославле. Они впадали в транс и указывали на богатых крестьянок, которые, по их словах, в своих телах сокрывали кто мед, кто жито, кто рыбу, кто мех. Причем волхвы замечательно показывали фокусы: по их слову чародеек хватали, а волхвы рассекали им спины и вынимали, соответственно, то мед, то зерно, то рыбу, то белку. Фокусы имели большой успех, и скоро уже вместе с волхвами изводить чародеек шло более трехсот человек. Несчастных женщин убивали, а все их имущество волхвы забирали себе.

Для сбора дани туда был послан боярин Ян Вышатич, и он встретил отряд волхвов у Белоозера. Там и случилась битва. Восставшие пытались зарубить Яна Вышатича топором. Однако, поняв, что с воинами боярина Яна никак не справиться, простолюдины выдали волхвов, которых боярин доставил прямиком на суд Святослава Ярославича.

На этом суде присутствовали родичи убитых женщин. Княжеский суд постановил выдать убийц родственникам погибших, а те бросили волхвов на съедение медведю. Каково преступление, таково и наказание – языческое «вынимание» сокрытого добра из спин якобы чародеек карается смертью в лапах медведя. А ведь это – приговор княжеского суда, который должен руководствоваться законом «Русской Правды». По-видимому, достаточно прогрессивная «Русская Правда» не могла подобрать для содеянного адекватного наказания, да и родичи убитых руководствовались языческими взлядами на право, а по этим взглядам растерзание волхва медведем было равносильно доказательству его лжи: если бы волхв оказался «настоящим», медведь бы его не тронул, поскольку у волхвов есть над животными власть.

Вывод очевиден: и сами пострадавшие, и участники восстания одинаково верили в чародейство, просто пострадавшие считали, что их женщин убили «ненастоящие волхвы», и убили несправедливо. Так что волхвы в раннем русском Средневековье – явление обыденное, и умы нестойких христиан смутить было несложно, особенно во время природных катаклизмов или эпидемий.

Летописи рассказывают, хотя и скупо, о систематических смущениях народных умов, которые приводили к вспышкам недовольства и мятежам. Язычество, как с горечью признавали даже христианские историки, не было искоренено полностью. Насильно крещенные язычники скоро «раскрещивались» и продолжали приносить жертвы своим языческим богам, строить им капища и сохранять обряды, искоренить которые так жаждал князь Владимир. В то же время, чтобы не навлечь на свои семьи беды, они исправно ходили в церковь, исповедовались, причащались и внешне были неотличимы от правильных православных. На Руси попросту сложилось двоеверие. А в некоторых частях Русской земли, в ее восточных княжествах, язычество держалось еще и в 17 столетии. Сами по себе двоеверцы были не агрессивны, но в некоторые тяжелые для народа периоды, когда начинался мор, они легко отвращались от навязанного им христианства и поднимали бунты, которыми умело управляли либо «закоренелые язычники», пытаясь вернуть старую веру, либо авантюристы-главари, желавшие руками восставших добыть себе богатство.