Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Террористка была помещена в психиатрическую больницу г. Томска, где эксперты признали ее психически больной. На этом основании 3 июля 1915 года Тобольский окружной суд пришел к выводу о том, что Х. Гусева совершила преступление «во время состояния сумасшествия под влиянием аффекта, связанного с возникшей у нее идеей религиозно-политического характера, в каковом она находится в настоящее время», и вынес решение поместить ее «в специальную психиатрическую лечебницу для лечения до ее выздоровления» 155.

Э. С. Радзинский, решив выступить в роли эксперта-психиатра, приходит к выводу о том, что в действительности Х. Гусева была здорова, так как заявляла: «Я в здравом уме и твердой памяти и сознательно ударила его ножом» 156. Комичность такой «экспертизы» настолько очевидна, что специальных комментариев, думается, не требует. Стоит, вероятно, лишь заметить, что эксперты-психиатры начала века были далеко не так зависимы от властей (вспомним хотя бы «дело Бейлиса»), как в советское время, на базе воспоминаний о котором Э. С. Радзинский, вероятно, и сделал вышеупомянутое умозаключение.

Узнав о случившемся, главный организатор покушения – «кроткий Илиодор» – тут же переоделся в женское платье и 2 июля бежал с Дона за границу.

А. Н. Боханов – опираясь, впрочем, на доказательства, носящие косвенный характер, – высказывает предположение о том, что одним из организаторов покушения на Распутина явился заместитель министра внутренних дел В. Ф. Джунковский.

Загадочным, в частности, выглядит нахождение в Покровской слободе в момент покушения на жизнь Распутина сотрудника редакции газеты «Петербургский курьер» В. Б. Дувидзона (Давидзона) – по совместительству секретного полицейского агента, – первым из журналистов передавшего в Петербург сенсационную новость, а также запись беседы с Хионией Гусевой. Текст интервью Дувидзона с Гусевой в высшей степени примечателен, поскольку упоминает о целом ряде деталей, которые могли стать известны лишь после совершения покушения, – притом что известно: после задержания Гусевой ни один журналист к ней не допускался. «Значит, – делает вывод О. А. Платонов, – это интервью либо было просто придумано, либо получено от убийцы еще до покушения, а значит, Давидзон знал о покушении заранее» 157. Тем не менее полиция, по указанию из Петербурга, отпустила Дувидзона, даже не допросив его. «С большой долей вероятности можно утверждать, – заключает А. Н. Боханов, – что подобного рода санкция исходила от всесильного тогда генерала Джунковского» 158. Известно также, что в момент покушения на Распутина в Тюмени «дежурил» секретарь В. Б. Дувидзона – Левоновский.

Впрочем, активность Дувидзона можно объяснить и не прибегая к конспирологической версии. Не секрет, что он специализировался на распутинской теме. Как признает сам Боханов, Дувидзон уже давно «следовал по пятам за своим героем» и даже одно время был вхож в дом Распутина, где попытался разыграть роль претендента на руку старшей дочери Григория – Матрены.

Таким образом, нахождение Дувидзона в Покровском в момент покушения на «старца» могло явиться простым совпадением. В свою очередь, стремление столичного полицейского начальства вывести из-под следствия своего агента могло объясняться элементарным нежеланием засвечивать своих платных осведомителей. Пресловутое же «интервью» с Х. Гусевой вполне могло быть журналистской фальшивкой. И в этом случае вся цепь рассуждений о причастности высших полицейских чинов к покушению на «старца» рушится.

Есть, правда, еще один странный факт. 12 октября 1914 года, после проведенного предварительного следствия, судебный следователь Тюменского уезда вынес постановление о предъявлении обвинений в подстрекательстве к убийству Труфанову (Илиодору) и розыске его мерами полиции. Однако уже 6 июля 1915 года товарищ прокурора г. Тобольска решил прекратить уголовное преследование против Сергея Труфанова, несмотря на то что подозреваемый так и не предстал перед правосудием.

Вероятно, окончательный ответ на вопрос о том, руководил ли кто-нибудь действиями Хионии Гусевой и если да, то кто именно, так и останется до конца не проясненным…

Истекавшего кровью Распутина внесли в дом. 1 июля в Покровское прибыли епископ Варнава (Накропин) и хирург М. Владимиров из Тюмени. Тогда же за Распутиным было официально установлено наблюдение полиции, имевшее целью охрану «старца».

Несмотря на то что предварительная операция, сделанная Распутину прямо в его доме, прошла без осложнений, у врачей не было полной уверенности, что пациент выживет. 3 июля 1914 года Григория отвезли на пароходе «Ласточка» – Матрена, впрочем, вспоминает о шестичасовой поездке «в город» на телеге – в тюменскую клинику, где успешно провели полноценную операцию брюшной полости. После этого крепкий организм «старца» быстро пошел на поправку, и уже 17 августа Распутин был выписан из клиники.

Россия тем временем готовилась вступить в Первую мировую войну и переживала небывалый по мощи приступ боевого патриотизма. Беспристрастно взглянуть на происходящее удавалось в тот момент немногим – прежде всего тем, кто не привык отождествлять себя с «большинством общественности». Перспективу войны резко осуждали, в частности, князь В. П. Мещерский и граф С. Ю. Витте.

Против войны недвусмысленно высказался и «отец Григорий», смотревший «на себя… как на человека, на которого пал жребий… представительствовать за „крестьянский мир честной“… Отсюда такая воистину пламенная ненависть к малейшему признаку войны, к малейшему намеку на то, что вновь и вновь забряцает оружие на поле брани» 159.

Возможно, эта характеристика грешит упрощенной романтичностью, и дело заключалось, помимо всего прочего, во вполне прагматическом осознании Распутиным той истины, что большая европейская война грозит смертельной опасностью российской монархии как таковой, а значит, и ему лично. Однако факт остается фактом: Григорий Распутин не только использовал все имевшееся у него влияние, чтобы не допустить вступления России в мировую войну, но осмелился при этом настойчиво оппонировать государю, в результате чего на продолжительное время лишился своей главной ценности – безусловного царского благорасположения…

В начале XX века Россия неоднократно стояла на пороге военной катастрофы.

Впервые это случилось в 1909 году, когда интересы России, традиционно стремившейся утвердить свое влияние на Балканах, столкнулись с интересами Германии и ее союзницы Австро-Венгрии, аннексировавшей де-юре Боснию и Герцеговину (фактическая аннексия состоялась еще раньше). Правительству, возглавляемому П. А. Столыпиным, в тот раз удалось удержать Россию от ввязывания в кровавую геополитическую авантюру. «О каком бы то ни было наступлении, разумеется, никто не помышлял, и оно никогда не входило в рассмотрение. В подобном же настроении я (министр иностранных дел С. Д. Сазонов. – А. К., Д. К .) застал и Государя, по природе человека глубоко миролюбивого и находившегося еще под тяжелым впечатлением несчастной японской войны, в возможность которой он не верил накануне ее наступления. Но решительнее всех высказывался против всякой политики приключений военный министр (А. Ф. Редигер. – А. К., Д. К .), вероятно, потому, что ему ближе всех было известно неудовлетворительное состояние, в котором находилось его ведомство» 160. Если верить Илиодору, то Россия не вмешалась в конфликт с Австро-Венгрией в 1909 году «только по настоянию Распутина», изложившего суть коллизии так: «Вот, брат, при дворе-то было охотников много воевать с Австрией из-за какех-то там земель. Но я, дружок, отговорил Папу, потому не время, нужно дома в порядок все приводить» 161.