Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

Психопатическая декомпенсация, помимо развития депрессии, характеризовалась острым душевным кризисом и саморазрушающим стремлением Распутина изменить ход событий за счет активного проявления именно тех качеств, которые изначально вызывают у окружающих наибольшее раздражение.

Именно в этот – военный – период «старец» совершает все свои наиболее экстравагантные и шумные выходки, в которых обычно усматривают проявление его «безудержной натуры», но которые в действительности явились следствием наступившего внутреннего душевного разлада и которые в конце концов подвели Григория Распутина к финальной трагической черте.

«Пытаясь заглушить боль и стыд, – вспоминает Матрена, – отец начал пить. Это приносило лишь временное облегченье. Чем больше он пил, тем больше ему приходилось пить, чтобы загнать боль поглубже. Все это подрывало его физические и духовные силы» 181.

«В муке он выкрикивал последние 7 слов Христа. И в отчаянии бросался к дверям и ехал на „Виллу Родэ“. Там были приятели и вино, там он танцевал и слушал дикую, иногда странным образом успокаивающую, завораживающую цыганскую музыку» 182.

Все попытки Авдотьи Бекешовой отвлечь Григория от мрачного разгула оставались безрезультатными, хотя ей, по словам Матрены, «удавалось хотя и немного, но все же сдерживать его». В конце концов Дуня предложила Распутину уехать в Покровское. «Но отец не желал отдаляться от царской семьи», поскольку единственным, что могло его по-настоящему спасти, было возвращение прежнего статуса.

Вскоре Дуня была вынуждена уехать в Сибирь к умирающей матери. «Отец пошел, что называется, вразнос. <���…> Когда Дуня вернулась после похорон матери, то увидела исхудавшего, похожего на покойника человека, обессилевшего после многомесячных кутежей» 183.

Но тут в ход событий властно вмешался Рок…

2 января 1915 года Анна Вырубова попадает в железнодорожную катастрофу и получает тяжелейшие переломы костей черепа и ног: ее ударила по голове упавшая балка, а ноги зажало и раздавило обломками. «Она умирает, ее не стоит трогать!» – произнес врач, когда пострадавшую извлекли из-под руин. Анну Вырубову причастили. Будучи в «бредовом горячечном состоянии», не открывая все время глаз, она повторяла только одну фразу: «Отец Григорий, помолись за меня!» Царица срочно позвонила Распутину.

Рассказ Матрены, которая, по ее словам, передала Распутину информацию о случившемся несчастье, звучит несколько иначе. Судя по всему, из дворца позвонили не для того, чтобы вызвать Григория в качестве лекаря-чудотворца, а лишь для того, чтобы сообщить ему о скорой смерти его ближайшего друга.

Распутин понял: именно сейчас, несмотря ни на что, ему необходимо проявить силу и начать действовать, ибо решается все: и судьба Вырубовой, и его собственная. «Когда я дошла в своем рассказе до слов: „Она совершенно безнадежна“, отец с трудом стал выбираться из постели… Еще час назад отец не мог самостоятельно поесть, но страшная весть заставила его двигаться – он был нужен Анне Александровне, которую искренне любил. Кроме того, со смертью Анны Александровны оборвалась бы тонкая ниточка, продолжавшая связывать отца и царскую семью».

Стремительно войдя в палату без разрешения, ни на кого не обращая внимания, даже не поздоровавшись с царями, Распутин подошел к Вырубовой, взял ее за руку и «произнес мягко, но настойчиво: „Аннушка, Аннушка, проснись, поглядь на меня!..“ Не дождавшись ответа, он снова позвал, на этот раз громче. Веки ее задрожали и приподнялись» 184: «Григорий, это ты? Слава Богу!» 185И она снова впала в забытье. Тогда Распутин, обернувшись к присутствующим, объявил: «Жить она будет, но останется калекой!» 186– после чего, шатаясь, вышел в соседнюю комнату и рухнул в обморок, сильно ударившись о пол. Очнулся в сильном поту, ощутив «большую слабость» 187во всем организме.

Григория перевезли домой на Гороховую и уложили в постель: «Дыхание его было поверхностным, щеки ввалились, лицо белое, почти как наволочка, кожа туго натянута на скулах и похожа на пергамент. Тело холодное, как у мертвого». Раздался телефонный звонок. Александра Федоровна интересовалась состоянием Григория. В голосе взявшей трубку Матрены, по ее собственным словам, «прорвались ноты обиды. Александра Федоровна все поняла. Она сказала: „Все мы, сбитые с толку, допускали ошибки, неверные суждения. Но сейчас важно, чтобы твой отец поправился“». Вскоре от императрицы принесли огромный букет цветов и большую корзину с фруктами.

«Отношения с царской семьей были восстановлены, но чего это стоило отцу…» 188

Возвращение былого положения стало для Распутина настоящим глотком «живой воды»: «Позже отец говорил, что, входя в комнату, где лежала Анна Александровна, он не знал, способен ли вылечить порез на пальце, не то что сломанные ноги и разбитую голову. Но, уже поднимаясь с колен у постели больной, отец почувствовал, как сила возвращается к нему» 189.

Тем не менее преодолеть состояние общего душевного кризиса – декомпенсации – Григорий не смог, поскольку не была устранена главная причина, изначально обрекшая его на психологический срыв: война.

К началу 1915 года общеевропейская бойня – вопреки первоначальным ожиданиям патриотической общественности – не только не завершилась триумфальным вступлением русских казаков в Берлин, Вену и Стамбул, но явно приобрела затяжной характер, что не сулило России, как наименее подготовленной среди прочих держав к такому повороту событий, ничего хорошего.

На первый взгляд отсутствие добрых вестей с фронта было Распутину политически выгодно: неизбежной в этой связи оказывалась атака оппозиции на правительство – а фактически на царя, – прямиком отбрасывающая Николая в объятия к «старцу» и повышающая шансы на успех его антивоенной пропаганды.

Но у пораженческой медали была и оборотная сторона: чем больше общественность убеждалась в неспособности императора привести Россию к победе, тем реальнее становился революционный взрыв…

Весной 1915 года германские войска перешли в наступление по всему Восточному фронту. Зловещая тень «распутного старца», стоящего во главе «темных сил», якобы стремящихся к поражению России, сразу же стала главной мишенью всех оппозиционеров. На этот раз Григория уличали не только в любовной связи с царицей и ее дочерьми, но также в назначении непопулярных министров, в контактах с якобы германофильски настроенными банкирами и даже в совместном с Александрой Федоровной шпионаже в пользу кайзера.

Патриотическая истерика принимала форму национального психоза…