Даниил Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

«Недавно, по словам моих собеседников, – вспоминал А. Д. Самарин, – после доклада Джунковского о деяниях Распутина Государь взял доклад себе и передал его Вырубовой со словами: „Возьмите, прочитайте и полюбуйтесь на своего кумира…“» 202

Судя по всему, Вырубова растерялась и не смогла в тот раз аргументированно оправдать «старца» в глазах императора. В условиях резко усилившегося натиска на него со стороны оппозиционной общественности, взволнованной катастрофой Великого отступления 1915 года, Николай на время решил отойти от линии защиты «старца» любой ценой. Уже 5 июня министр внутренних дел Н. А. Маклаков был отправлен в отставку, уступив место антираспутинцу Н. Б. Щербатову. В начале июля 1915 года обер-прокурора В. К. Саблера заменит еще один «враг Нашего Друга» – А. Д. Самарин, бывший предводитель московского дворянства, который «заявил царю, что он не отвечает за управление делами православной церкви, если Распутину будет разрешено влиять на них из-за кулис» 203, то есть фактически выдвинул ультиматум: «Или он, или я!»

Но к этому времени «старец» уже был, по сути, изгнан Николаем из столицы. Спустя восемь дней после доклада Джунковского царь встретился со «старцем»: «9 июня 1915. Вторник. <���…> Вечером посидели с Григорием» 204. «Таким Распутин никогда до того даже и не видел государя», – показал на допросе в ЧСК С. П. Белецкий. В ответ на высочайшие упреки Григорий не нашелся что возразить и лишь сокрушался, «что он, как и все люди, грешен – не святой…» 205.

«Государь сделал старцу весьма строгое внушение, и тот должен был уехать к себе в Покровское», – свидетельствует А. И. Спиридович 206 . «Распутин уехал к себе на родину, в село Покровское, около Тюмени, в Тобольской губернии. Его приятельницы, „распутинки“, как их называют, утверждают, что он отправился отдохнуть немного, „по совету своего врача“, и скоро вернется. Истина же в том, что император повелел ему удалиться», – записал у себя в дневнике Морис Палеолог 207.

Забегая вперед, следует заметить, что обет молчания Джунковский не исполнил. «Ах, дружок, он нечестный человек, он показал грязную бумагу (против Нашего Друга) Дмитрию, который рассказал про это Павлу и Але. – Это такой грех , и будто бы ты сказал, что тебе надоели эти грязные истории и желаешь, чтобы Он был строго наказан», – писала Александра Федоровна мужу 22 июня 1915 года. И тут же переходила в контратаку: «Видишь, как он перевирает твои слова и приказания – клеветники должны быть наказаны, а не Он. <���…> Ах, мой дружок, когда же наконец ты ударишь кулаком по столу и прикрикнешь на Дж.[унковского] и других, которые поступают неправильно? Никто тебя не боится, а они должны – они должны дрожать перед тобой…» 208

Александра Федоровна прекрасно знала, где расположена ахиллесова пята ее супруга, вечно неуверенного в себе и тем более не терпящего, когда подданные пытаются лукавить с ним и держать его за дурачка. «Всюду враги, ложь», – заклинала императрица, и Николай в очередной раз убеждался в том, что, кроме жены и крохотного круга близких людей, центральное место среди которых занимал Наш Друг, ни на кого положиться было нельзя…

«Друзья Старца дружно поднялись на его защиту, – описывал дальнейшее развитие событий Спиридович. – В Москву для проверки сообщенных Джунковским сведений о скандале „У Яра“ был послан, неофициально, любимец царской семьи флигель-адъютант Саблин. Туда же выехал с той же целью и пробиравшийся в доверие к Анне Александровне Белецкий. Стали собирать справки. Уволенный Московский градоначальник Адрианов сообщил оправдывающие Старца сведения. Он переменил фронт. Все делалось тихо и секретно, по-семейному» 209.

Флигель-адъютант в целом справился с заданием императрицы: «На очевидцев скандала в „Яре“ оказали давление, попеременно запугивая и взывая к чувству милосердия. Один из свидетелей объяснял полковнику П. П. Заварзину, почему были изменены первоначальные показания: „Да, знаете, с одной стороны, мы поняли, что Распутин действительно в силе, почему ссориться с ним не имеет никакого смысла, а с другой – выходило как-то некрасиво – пользоваться его гостеприимством и на него же доносить“. В результате предвзятого расследования вырисовывалась совершенно иная картина. Получалось, что Распутин скромно поужинал со своими друзьями и чинно уехал из „Яра“, а все разговоры о финансовых махинациях – измышления, интрига Джунковского» 210.

Кроме того, на руку защитникам «старца» сыграло и то, что в докладе Джунковского (опиравшемся на доклад начальника Московского охранного отделения полковника П. П. Мартынова) содержалась фактологическая ошибка. Кутившая с Г. Распутиным Анна Ивановна Решетникова была атрибутирована как другая «А. И.» – Анисья Ивановна, являвшаяся в действительности пожилой благообразной вдовой почетного гражданина, передвигавшейся с большим трудом и не имевшей к распутинской истории никакого отношения. В итоге подлинность всего сообщения в глазах императора сделалась сомнительной, что облегчило интригу против Джунковского со стороны Александры Федоровны…

В конце концов комиссией Саблина было установлено, что на ужине в «Яре» Григорий ничего предосудительного не совершил. Командир императорской яхты «Штандарт» капитан первого ранга Н. П. Саблин сделал все, о чем его попросила императрица, несмотря на то что в ходе расследования сам он стал относиться к Распутину заметно хуже. В какой-то момент это даже вызвало беспокойство со стороны Александры Федоровны, проявившееся в ее письмах к мужу.

После того как царице удалось отбить атаку «врагов Нашего Друга» и убедить Николая в том, что «старец» стал жертвой грязной клеветы, все оппозиционные демарши и протестные кампании, которые продолжали нарастать, были обречены на провал.

19 июля открылось заседание чрезвычайной сессии Государственной думы. 22 июля пала Варшава. С самого начала в своих выступлениях думцы приняли резко оппозиционный тон.

Однако в этой ситуации Николай повел себя иначе, чем пару месяцев назад. Он решил больше не поддаваться на давление со стороны тех, кому, как убеждала его супруга, нельзя было доверять. Тем более что, казалось, она была права и в том, что говорила о недопустимости уступок и необходимости «стукнуть кулаком по столу», – иначе «все будут на нас наседать» 211. Так оно вроде бы и получалось. Стоило поменять в угоду общественности нескольких министров, как Дума тут же вслед за тем потребовала головы председателя Совета министров И. Л. Горемыкина, которого не без основания подозревала в связях со «старцем».

Когда же царь решил вступить в должность Верховного главнокомандующего, сместив с нее великого князя Николая Николаевича, то столкнулся с единодушным и крайне эмоциональным сопротивлением со стороны не только оппозиционно настроенной общественности, но даже собственных министров. Бо́льшая часть членов кабинета стремилась к контакту и взаимопониманию с думским большинством, которое, в свою очередь, расценивало увольнение активного антираспутинца Николая Николаевича как симптом торжества «шпионской» распутинской партии.