Владимир Хрусталев - Григорий Распутин. Тайны «великого старца»

« 4-го января. Понедельник.

Утром в 9 1/4 [ч.] мы 4 поехали в лазарет на солдатское отделение. Обошли всех. Потом я осталась там на операцию аппендицита, а Ольга пошла на наше отд. подавала инструменты. После в 11 ч., когда кончилось, пошла туда же. Перевязала: Воробьева, 51-го Сиб[ирского] стр[елкового] п[олка], ран[ение] пр[авого] п[леча]. Петрунина, 14-го Фин. Стр. п. Соколова15-го Стр. п., грыжа живота. Магдича, Гайдуна, Черноброва. Потом: Назарова, Блейша, Косолапова, Чайковского, Усизорского, Гультяева, Серньева. Рита [Хитрово] мне вспрыскнула [лекарство]. Зашла к Тузнинову. Поехали к Знамении ( церковь Знамения Божией Матери в Царском Селе, построена была в 1738–1744 гг. – В.Х . ). Завтракали внизу 5. Мама в постели. Днем поехали в Больш[ой] Дв[орец]. Потом немного проехались в моторе, застряли в снегу. Казаки помогли и выгребли нас. Сидела и наверху и внизу. Чай пили у Мамы в спальне. Потом читала. Обедали вместе. Поехали две в 9 1/2 в лазарет. Вал. Ив. [Чеботарева] и я готовили и перематывали шелк в перевязочной. – После немножко гадали с Биби и Ритой». (ГА РФ. Ф. 651. Оп. 1. Д. 318. Л. 222–223.)

В ответном письме императора Николая II от 5 января 1916 г. имеются такие строки: «Не перестаю думать о преемнике старику. В поезде я спросил у толстого Хв. ( А.Н. Хвостов. – В.Х . ) его мнение о Штюрмере. Он его хвалит, но думает, что он тоже слишком стар, и голова его уже не так свежа, как раньше. Между прочим, этот старый Штюрмер прислал мне прошение о разрешении ему переменить фамилию и принять имя Панина. Я ответил через Мамант., что не могу дать разрешения без предварительного согласия имеющихся еще в живых Паниных.

Маленький адмирал здоров, но возмущен Манусом, который хочет получить имя Нилова. Как тебе это нравится?» (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV; Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. М., 2005. С. 365–366.)

5 января 1916 г. начальник штаба Царской Ставки генерал от инфантерии М.В. Алексеев предоставил на рассмотрение императору Николаю II записку о необходимости воздействия на Англию и Францию с целью заставить их принять меры к спасению сербской армии [133].

Речь идет о разгроме Сербии и капитуляции Черногории.

Стоит отметить, что в связи с этими трагическими событиями французский посол в России Морис Палеолог еще ранее с тревогой записал в своем дневнике:

« Суббота, 1 января 1916 г. ( по новому стилю. – В.Х.).

Сербский посол Спалайкович был у меня сегодня; у него измученное лицо; глаза лихорадочно блестят и полны слез. Совершенно обессиленный, он падает в кресло, которое я ему предлагаю.

– Вы знаете, – говорит он, – чем кончилось наше отступление? Вы слышали подробности? Это ведь было сплошное мученичество. Я получил сегодня утром известия о трагическом отступлении сербской армии через снежные Албанские горы; армия шла без пищи, без крова, под снежными бурями, измученная страданиями, изнуренная усталостью, усеивая путь трупами. И когда наконец она достигла Сан-Джованни ди-Медуа на Адриатическом море, то здесь ее настигли голод и тиф». ( Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 15.)

Через несколько дней французский посол записал еще по этому поводу в своем дневнике: « Суббота, 15 января ( по новому стилю. – В.Х.).

Третьего дня австрийцы заняли Цетинье: черногорцы очень любезно сдали им этот город.

Генерал Б., сообщивший мне эту новость, заметил: “Вот отступление, от которого пахнет изменой”». ( Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 23.)

В письме № 421 императрицы Александры Федоровны от 6 января 1916 года к супругу прозвучали все те же проблемы: «О, да, я часто думаю, как бы чудно было сидеть в твои свободные часы уютно с тобою рядом и спокойно болтать без надоедливых министров и т.п.! Кажется, на тебя посыпались все несчастья. Наш Друг горюет о черногорцах и о том, что враг забирает все. Он очень огорчен, что неприятелю такая удача, но утверждает, что в конце концов победа останется за нами, только с большим трудом, потому что неприятель очень силен. Он жалеет, я думаю, что это наступление начали, не спросись Его: Он бы посоветовал подождать. Он все время молится и соображает, когда придет удобный момент для наступления, чтобы не терять людей без пользы.

Пожалуйста, от имени Бэби поблагодари генерала Вильямса за прелестные карточки – ему интересно иметь такую коллекцию.

У Анастасии бронхит, голова тяжела, больно глотать, ночью кашляла. Она пишет об Острог. ( С.А. Острогорский, придворный врач. – В.Х . ): “Хотя он сказал, что вид у меня немного лучше, чем вчера, но я бледная и вид дурацкий по-моему”. Как похоже на Швыбзика говорить такие вещи! Какая досада, что не могу посидеть с ней!

Дорогой мой, любимый, думаю о тебе с бесконечной любовью и мучаюсь твоим одиночеством». (Переписка Николая и Александры Романовых. 1915–1916 гг. М.; Л., 1925. Т. IV; Платонов О.А. Николай Второй в секретной переписке. М., 2005. С. 366–368.)

Г.Е. Распутин с самого начала был против войны с Германией и из Сибири (из села Покровского Тобольской губернии), где он находился на лечении после покушения на его жизнь, предостерегал от опрометчивого шага. Однако Г.Е. Распутин позднее считал, что раз Первая мировая война все-таки началась, то ее надо вести разумно и до победного конца. В частности, в документальных материалах ЧСК Временного правительства, которые приобрел М.Л. Ростропович на аукционе в «Сотбис» (в Лондоне) в 1995 г. и передал их писателю Э.С. Радзинскому, имеется протокол допроса И.Ф. Манасевич-Мануйлова, где указывается: «Распутин говорил: “Если бы я был в начале войны, войны бы не было. Но раз уж начали, надо вести ее до конца. Если ссора – ссорьтесь, а полуссора – это опять будет ссора”. Про нее [Царицу] говорил: “Она страшно стоит за продолжение войны. Но были моменты, когда она плакала, думая о том, что ее брат ранен или убит”». ( Радзинский Э.С. Распутин: жизнь и смерть. М., 2001. С. 453.)

Продолжали писать Государю в Могилев его дети. Вот, например, перед нами письмо великой княжны Марии Николаевны от 6 января:

«Дорогой мой собственный Папа!

Ужас как я Тебя благодарю за Твое дорогое письмецо. Я его так не ожидала. Сейчас Анастасия еще лежит и завтракает. Ольга и Татьяна были со мною в нижней церкви у обедни в 9 часов, потом сестры и Алексей поехали в лазарет, а я пошла одна погулять. Сегодня 4 градуса, так что очень хорошо гулять. Мне жалко, что я бы не могла приехать к Тебе, мы могли бы вместе копать в снегу. – Вот жалко, что я не мальчик. – У нас что-то все несчастья случаются, когда мы катаемся в моторе. Так много снега, что мы съезжаем в сторону и застреваем в снегу, и нас откапывают атаманцы ( казаки л.-гв. Атаманского полка. – В.Х . ) лопатами. Это уже случалось три раза, весьма скучно, и такое чувство как будто мотор съедет совсем набок. – Сегодня мы, должно быть, поедем в Большой Дворец. – Анастасии ужасно надоело уже лежать именно в праздники, так скучно. На днях мы видели у Трины маленькую Олю из Крыма. Помнишь, та, что приседала массу раз, когда мы ходили на теннис. Она теперь живет в Петрограде, учится в Смольном институте и страшно довольна, т.ч. ждет с нетерпением того дня, когда кончатся каникулы. – Ну, пока до свиданья, мой Папа душка. Крепко, крепко Тебя мысленно жму в своих объятиях, как и люблю.