Сергей Сергеев-Ценский - Севастопольская страда (Часть 2)

- Выходит, что вам надобно ехать, не теряя времени, обратно в свою Хлапонинку! - сделал ударение на слове <����свою> Волжинский, выслушав их и обращаясь к Дмитрию Дмитриевичу.

- В мою Хлапонинку? - подхватил Дмитрий Дмитриевич, отрицательно качнув при этом головой. - Едва ли я - единственный наследник! Скорее всего, что совсем не наследник: все зависит от духовного завещания, какое дядя оставил.

- Да, конечно, у него ведь много детей, которых даже и <����побочными> не назовешь, так как не имеется <����прямых>, - добавила Елизавета Михайловна.

- Ну, а если завещания никакого не нашли, потому что его, допустим, и не было? - упорствовал Волжинский.

- Не-ет, дядя мой был не из таковских, чтобы не написать завещания! уверенно сказал Хлапонин. - Да что ему еще было и делать там у себя, по вечерам, зимою? Пиши да пиши завещания... Что же касается того, чтобы ехать, то ведь скоро надо отправляться назад в Севастополь: отпуск мой подходит к концу, и я уже не чувствую себя больным, слава богу.

И как бы в доказательство того, что он уже совершенно здоров, Дмитрий Дмитриевич развел широко руки, сделал ими два-три сильных движения и по-строевому высоко поднял грудь.

- Молодцом! - не мог не похвалить Волжинский.

- Вот видишь! А пять месяцев назад был я полутруп... Что же касается Хлапонинки, то должен я сказать, что не хочется мне что-то туда и заезжать. А? Как, Лиза, ты?.. Предположим даже, что я единственный наследник. Ведь вводиться во владение - это очень длинное дело, требует хлопот и денег... Это будет означать, что надо просить у начальства о продлении отпуска как бы для лечения... Неловко, Лиза!

- А разве я тебе говорила что-нибудь об этом? - удивилась она.

- Не говорила, нет, но, может быть, думаешь так?

- Не думаю, поверь, Митя! Мне так было всегда жутко в этой Хлапонинке, - обратилась она к брату, - что я бы поехала скорее опять в Севастополь, чем туда, если бы даже Митя и был объявлен единственным наследником.

- Конечно, поскольку имение является недвижимым имуществом, то сбежать от вас оно никуда не может и не смеет, - улыбнулся Волжинский. Извещение об этом вы получите или на мой адрес, или на севастопольский. А так как я не знаю, что такое во всей своей прелести бомбардировка со стороны англо-французов, то не могу и решить, что предпочтительней: третий бастион или русские присутственные места... Может быть, действительно лучше вам обоим будет, если вы оставите свой ввод во владение до окончания войны.

- Послушай, откуда же ты взял этот непременный <����ввод во владение>? отозвалась ему сестра, но он ответил шутливо:

- Ах, боже мой, я просто привык, как Наполеон, всегда надеяться на самое худшее, чтобы не нести потом никаких разочарований!

Глава шестая

ПЛАСТУНЫ

I

Для живой изгороди подходят только такие кустарники, которые способны укореняться быстро, расти густо и стоять ежами, распустив во все стороны крепкие колючие шипы. На севере, например, хорош для этого боярышник, на юге же гораздо пригоднее его держи-дерево или акация-гледичия: они подымаются сплошной колючей стеной, и продраться сквозь них ни пешему, ни конному невозможно. Такой живой изгородью России на юге сделались запорожцы, при Екатерине II переселенные с Днепра на Кубань стеречь русские рубежи.

Кордонная линия тянулась по правому гористому берегу Кубани. У Анапы она соединялась с береговой линией, тянувшейся вдоль берега Черного моря на юг до Грузии. Гарнизоны постов береговой линии были сняты и перевезены в Крым перед самым началом осады Севастополя, но кордонная линия на Кубани оставалась, как и прежде, оплотом против набегов горцев и опорой для наступательных действий против них же.

С Днепра на Кубань переселились казаки со своими приемами строить укрепления и даже со своими старинными пушками, помнившими времена чуть ли не Наливайки* и Палия**. Их посты представляли собою четырехугольные редуты с бруствером, усаженным терновником. Такие редуты с успехом выдерживали нападения конных шаек и пеших толп. Неизменно на каждом таком редуте устраивалась наблюдательная вышка вроде пожарной каланчи, только самого простого вида. Из камышовой крыши этой вышки вздымался пикою шест с перекладиной, а на каждом конце перекладины подвешен был на бечевке шар из ивовых прутьев. Это и был телеграф или по-казацки маяк. Когда сторожевой на вышке замечал вдали черкесов, он кричал вниз:

- Черкесы, бог з вами!

_______________

* Н а л и в а й к о - предводитель казацко-крестьянского

восстания конца XVI в. на Украине и в Белоруссии против шляхетской

Польши. Казнен в Варшаве в 1597 г.

** П а л и й Семен - предводитель казацко-крестьянского

движения в Правобережной Украине в конце XVII и начале XVIII в.

против гнета польских панов; стоял за воссоединение Правобережья с

Россией.

Ему кричали снизу:

- Маячь же, небоже!

Сторожевой поднимал, дергая за бечевки, оба шара кверху, и, если при этом был хотя бы слабый ветер, они раскачивались и <����маячили> тревогу.

Кроме того, рядом с укреплением врыт был длинный шест, обмотанный соломой, а на верху шеста торчала кадушка со смолой. Если нападение черкесов производилось ночью, зажигался этот маяк. Тогда один за другим вспыхивали и горели такие маяки по всей линии, подымалась ружейная пальба, кричали люди, ревела скотина, а иногда громогласно прокатывался по реке пушечный выстрел, не столько вредоносный для черкесов, сколько внушительный и ободряющий для казаков.

Впереди укреплений и по сторонам их для связи ставились пикеты, по-казачьи <����бикеты>, - простые шалаши, окруженные плетневой оградой; они вмещали от трех до десяти казаков. Зная малочисленность пикетов, шапсуги иногда окружали их ночью большой толпой и кричали по-русски:

- Эй, Иван! Гайда за Кубань!

Это значило: <����Не трать зарядов, а лучше сдавайся!..> Но казаки начинали отстреливаться из-за своей плетневой крепости, и часто бывало, что отбивали нападение или вызывали своей пальбой подмогу с постов, а иногда все до одного погибали.

Когда в 1787 году запорожцы в числе тринадцати тысяч двинулись по грамоте Екатерины переселяться на Кубань, пограничную с тогдашними турецкими землями на Кавказе, они отметили это событие в своей жизни иронической песней:

Ой, годi нам журитися,

Треба перестати:

Заслужили от царицi

За службу заплати!

Дала хлiб-сiль i грамоти

за вiрниi служби:

От тепер ми, односуми,

Забудемо нужди.

В Таманi жить, вiрно служить,

Гряницю держати;

Рибу ловить, горiлку пить,

Ще и будем богатi

Та вже треба женитися

Iхлiба робити,

А хто йтиме iз невiри,

Непощадно бити...

В грамоте Екатерины обязанность жениться и завести свое хозяйство была поставлена в число первых обязанностей для бездомовной запорожской вольницы. Пришлось эту обязанность выполнить: они осели на новых местах, и вышли из них не такие уж плохие хозяева, потому что на Кубани нашли они не только богатейшие земли - бездонный чернозем, но еще и неусыпного врага всему своему хозяйству в лице шапсугов, абадзехов и других кавказцев с левого берега реки.