Оскар Йегер - Всемирная история. Том 4. Новейшая история

Революция закинула на этот остров двух комиссаров Марата, с 6000 человек, которые перенесли туда безумные идеи своего учителя; они сделались предводителями негров в преследовании негодяев-аристократов, как они выражались. За этим следовало страшное возмущение негров в Туссен-Лувертюре, избравших своим предводителем своего же чернокожего. Освобождение негров в колониях Франции не имело того влияния, которого желал конвент, так как острова Англии остались спокойными. Англичане, высадившись на острове Доминго, завладели им и другими Вест-Индскими островами в течение 1794 года. Пондишери, в Ост-Индии, попал тоже в их руки. В том же году борьба на острове Корсике обратилась в пользу английской партии и англичан, высадившихся на острове в феврале; а в мае 1794 года в морском сражении при Кессанте, у берегов Бретани, адмирал Хове одержал победу над французским начальником Виларе-Жойёзом. Такие победы дали министерству Питта, большинством голосов, средства к энергичному продолжению войны.

Из этих средств 4 600 000 фунтов выдано было заимообразно Австрии, продолжавшей усердно войну. Ввиду внутренних, довольно затруднительных обстоятельств, было ясно, что Пруссия не могла продолжать войну. Средства ее были исчерпаны, а министр Австрии Тугут, коварно и враждебно относившийся к Пруссии, делал затруднения в выдаче ей субсидий; тогда король отозвал войска и своего генерала Мёллендорфа и хотел оставить только 200 000 человек союзного войска. Англия своевременно остановила это своим вмешательством. В Гааге, 19 апреля 1794 года, между Англией и Голландией, с одной стороны, и Пруссией, с другой, был заключен международный договор, обязывавший прусскую армию помогать морским державам в тех пунктах, где потребуют обстоятельства или где им будет указано. В этих переговорах прошло много времени и оказалось, что Англия требовала похода прусских войск в Нидерланды, что заставило Пруссию призадуматься, по причинам, которые мы узнаем вскоре.

Французы располагали действительно хорошо обученными солдатами и немалым числом талантливых военачальников. Между тем коалиция не имела успеха ни на Рейне, ни в Бельгии, и видны были признаки ее военного расстройства. В Бельгии в низших чинах, под начальством Пишегрю, служили люди, впоследствии получившие громкую известность: Суам, Моро, Макдональд, Ренье. Во французской армии выработался навык к стремительным атакам, уменье командовать большими массами войск и направлять их быстро в данную минуту на известный пункт; союзное же войско со своими принцами, добросовестными рекогносцировками, осадой крепостей, с желанием удержать позиции, с правильными колоннами, которые должны аккуратно явиться в минуту, рассчитанную полководцем на бумаге, теряло все более и более почвы в сравнении с форсированными рекогносцировками и ожиданными стычками противников. После счастливой победы при Камбрэ следовала неудача при Туркуэне; кровавое сражение при Турнэ осталось без последствий, и 26 июня произошла битва при Флёрюсе, которую принц Кобургский прекратил, не предвидя победы, а потом очистил Бельгию. Крепости, завоеванные в предшествующие кампании, — Ландреси, Лекенуа, Валансьен, Конде — одна за другой вновь перешли в руки французов.

Еще менее лавров пожинали на Рейне, где разъединение и «зловредная дезорганизация», по выражению одного из генералов принца, были еще сильнее. 9 августа французы вступили в Трир. Пруссаки снова двинулись и одержали бесплодную победу еще в нескольких сражениях при Кайзерлаутерне, под начальством наследного принца Гогенлоэ; отступление на правый берег Рейна австрийцев, которыми командовал теперь генерал Клерфайт, вместо принца Кобургского, должно бы обессилить войну на Верхнем Рейне, если бы она не была парализована уже прежде. После 6 октября французы осадили Кёльн, Бонн, Кобленц, а 4 ноября пал Мастрихт, так что в руках так называемых союзников остался на левом берегу Рейна только Майнц и Люксембург. Для полноты надо еще прибавить, что в том же месяце французы перешли границу, одержали победу над испанцами и в Верхней Италии над австрийцами.

Самым важным событием было решение императора Вильгельма II отправить бывшего посланника в Париже, графа Гольца, в Базель, чтобы заключить перемирие, а 1 декабря начались переговоры о мире.

На это решение события в Польше имели большое влияние и, сцеплением разных обстоятельств, давно уже отражались на войне во Франции.

В то время, как Франция, посреди потоков крови, возрождалась и обновлялась, затрагивая своими переворотами жизнь всей Западной Европы, на Востоке распалось королевство, которое уже никогда не могло воскреснуть. По поводу первого раздела Польши мы уже упоминали о внутреннем положении этого королевства; мы говорили уже о том крайнем неравновесии в отношении сословном, которое нарушало государственный строй, давая слишком большое значение знати и шляхте, при бессилии верховной власти (короля и сейма); мы указывали и на страшно угнетенное положение народа, утесняемого и шляхтой, и фанатизированным духовенством, не допускавшими в пределах Польского королевства никакой иной религии, кроме католицизма. Мы же упоминали и о кровавых смутах, которые вызывались утеснением «диссидентов» и которые почти вынудили русское и прусское правительство вступиться за своих единоверцев. Мы также видели, как это заступничество привело к деятельному вмешательству трех держав во внутренние дела Польши и к первому разделу, которым они старались обезопасить себя от беспокойного соседа. Но со времен этого первого раздела прошло уже 20 лет, а брожение умов в Польше не унималось. Страна являлась открытым поприщем для внутренней борьбы партий и для политической интриги соседних держав, которые, поневоле, зорко следили за всем происходившим в Польше, и Россия не без опасения замечала, что прусское влияние начинает приобретать все более и более значения в западной половине Польского королевства. С другой стороны, все польские патриоты только и мечтали, что о восстановлении Польши в границах 1772 года и надеялись этого достигнуть путем существенных перемен во внутреннем строе Польши и привлечением западных держав к союзу против России, в которой поляки видели своего главного и наиболее опасного врага. К этому присоединилось и еще одно немаловажное обстоятельство — французская революция нигде не нашла себе такого сочувственного отклика, как в польской интеллигентной среде, уже издавна тесно связанной с Францией, а в последнее 20-летие еще более сблизившейся с нею при посредстве польской эмиграции во Францию.