Глеб Носовский - Завоевание Америки Ермаком-Кортесом и мятеж Реформации глазами «древних» греков

Рис. 6.20. Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Старинная парсуна. Царские изографы. 1610 год или 1619–1630 годы. ГТГ. Взято [35], т. 1, с. 210. См. также [53], кн. 2, с. 835, илл. 335.

К весне 1610 года Скопин-Шуйский освободил Москву

«Царь Василий Иванович (Шуйский — Авт. ) и вся столица с величайшим торжеством встречали 12 марта 1610 года своего юного освободителя — двадцатичетырехлетнего князя Михаила Васильевича Скопина; народ падал перед ним ниц и называл его отцом Отечества…

Имя Скопина было в это время у всех на устах… В Москве появились уже рассказы про каких-то гадателей, предсказывавших, что умиротворение России наступит, когда царем будет Михаил.

Но все это, разумеется, должно было сильно не нравиться Василию Ивановичу Шуйскому, особенно же его бездарному, но завистливому брату, князю Дмитрию Ивановичу, который являлся ЕГО НАСЛЕДНИКОМ…

Князь Дмитрий Иванович с ненавистью следил за успехами Скопина и во время торжественного въезда его в Москву не мог удержаться, чтобы не сказать: „Вот идет мой соперник“.

Сам царь Василий Иванович хотя и проливал слезы радости при встрече племянника 12 марта, но в Москве слезам этим никто не верил» [53], кн. 2, с. 874. Причины для недоверия были и достаточно веские.

Дело вот в чем. «Думный Дворянин Ляпунов вдруг, и торжественно, именем России, предложил Царство Скопину, называя его в льстивом письме единым достойным венца, а Василия осыпая укоризнами. Сию грамоту вручили Князю Михаилу Послы Рязанские: не дочитав, он изодрал ее, ВЕЛЕЛ СХВАТИТЬ ИХ, КАК МЯТЕЖНИКОВ, и представить Царю. Послы упали на колени, обливались слезами, винили одного Ляпунова, клялись в верности к Василию. Еще более милосердый, чем строгий, Князь Михаил ДОЗВОЛИЛ ИМ МИРНО ВОЗВРАТИТЬСЯ В РЯЗАНЬ… Он сохранил Ляпунова, НО НЕ СПАС СЕБЯ ОТ КЛЕВЕТЫ: сказали Василию, что Скопин с удивительным великодушием милует злодеев, которые предлагают ему измену и Царство. Подозрение гибельное уязвило Васильево сердце; но еще имели нужду в Герое, И ЗЛОБА ТАИЛАСЬ» [39], т. 12, гл. 3, столбец 103.

Поздние художники, безропотно иллюстрируя романовскую версию истории, неоднократно обращались к этому известному сюжету, см., например, рис. 6.21. Мы видим, как Михаил Скопин-Шуйский разрывает грамоту Ляпунова перед его послами. К сожалению, никаких изображений, современных описываемым событиям XVII века, не сохранилось. Так что ничего, кроме поздних романовских живописных фантазий до нас не дошло.

Итак, против Скопина-Шуйского складывается заговор. О его поступках «донесли в Москву люди, приставленные Василием Ивановичем следить за ПЛЕМЯННИКОМ, и с этого времени, говорит летописец, царь Василий и братья его начали против Скопина „держать мнение“.

Дельгарди, до которого дошли слухи о недоброжелательности царя с братьями к своему молодому другу, предостерегал его» [53], кн. 2, с. 874.

Скопин-Шуйский пытался оправдаться перед царем Василием Шуйским, однако ничего не вышло. На Скопина быстро надвигалась смертельная опасность.

Рис. 6.21. «Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский разрывает грамоту послов Ляпунова в призвании его на царство». Работа Н. Лоренца. Взято из [53], кн. 2, с. 876, илл. 353.

«Василий слушал (Скопина-Шуйского — Авт. ) не без внутреннего смятения: ибо собственное сердце его уже волновалось завистию и беспокойством…

25 апреля (1610 года — Авт. ) Князь Дмитрий Шуйский давал обед Скопину. Беседовали дружественно и весело. Жена Дмитриева, Княгиня Екатерина — дочь того, кто жил смертоубийствами: Малюты Скуратова — явилась с ласкою и чашею пред гостем знаменитым: Михаил выпил чашу… и был принесен в дом, исходя кровию, беспрестанно лившеюся из носа; успел только исполнить долг Христианина и предать свою душу Богу… Москва в ужасе онемела.

Сию внезапную смерть юноши, цветущего здравием, ПРИПИСАЛИ ЯДУ, и народ, в первом движении, с воплем ярости устремился к дому Князя Дмитрия Шуйскаго: дружина Царская защитила и дом и хозяина. Уверяли народ в естественном конце сей жизни драгоценной, но не могли уверить» [39], т. 12, гл. 4, столбцы 125–126.

На рис. 6.22 показана поздняя иллюстрация на тему гибели князя Скопина.

Рис. 6.22. Смерть Скопина-Шуйского на пиру у князя Воротынского. Работа А. Земцова. Взято из [53], кн. 2, с. 877, илл. 354.

Здесь Карамзин старательно смягчает обвинения, мгновенно обрушившиеся на родственников Скопина. Некоторые русские летописцы напрямую обвиняли царя Василия Шуйского и Екатерину жену его брата, в преднамеренном убийстве Скопина-Шуйского. Кстати, некоторые старинные тексты называют жену брата царя не Екатериной, а Христиной.

Приведем несколько свидетельств русских летописей о смерти Скопина.

Псков. Лет. 39: «Не по мнозе же времени сотвориша пиръ дядья его (Скопина — Авт. ), не яко любве ради желаху его, НО УБIЙСТВА. И призваша, и ядоша и пиша. Последи же пршде къ нему злаго корене злая отрасль, яко же древняя змiя льстивая подоиде Княгиня Дмитреева Шуйского ХРИСТИНА Малютина дочь Скуратова… сестра Борисовы жены Годуновы, иже отравою окорми праведнаго Царя Феодора и храбраго мужа… яко медъ на языце ношаше, а въ сердцы мечъ скова и… ПРШДЕ КЪ НЕМУ СЪ ЛЕСТНО, НОСЯ ЧАШУ МЕДУ СО ОТРАВОЮ; он же незлобивый, НЕ ЧАЯ ВЪ НЕЙ ЗЛАГО СОВЕТА ПО СРОДСТВУ, вземъ чашу испитъ ю. Въ томъ часе начатъ сердце его терзати, вземше его свои ему принесоша и въ домъ. И призва отца своего духовнаго, и исповеда ему вся согрешешя, и причастився Божеств. Таинъ Христовыхъ, и предаетъ духъ свой Господенъ».

И далее — Ник. Лет. 132: «Мнози же на Москве говоряху то, что ИСПОРТИЛА ЕГО ТЕТКА ЕГО Княгиня Катерина Дмитреева Шуйскаго» [39], т. 12, гл. 4, комментарий 524.

Или вот еще. Беръ: «Благодарность Шуйскаго къ храброму Скопину оказалась темъ, что ОНЪ ВЕЛЕЛ ЕГО ОТРАВИТЬ ЯДОМЪ» (там же, комментарий 525).

Хотя прямых улик против княгини Екатерины Григорьевны в смерти ПЛЕМЯННИКА, а также против самого царя Василия Шуйского, у современников вроде бы не имелось, тем не менее, как отмечается, смерть Скопина нанесла тяжелый урон авторитету царя Шуйского. Смута становилась все мрачнее [53], кн. 2, с. 875.

«Царь велел похоронить его в Архангельском соборе, но не рядом с царскими гробницами, а в особом, новом приделе. Современники почти все говорят о нем как о великом человеке и свидетельствуют о его „уме, зрелом не по летам“, „силе духа“, „приветливости“, „воинском искусстве и уменьи обращаться с иностранцами“. В народе надолго сохранилась о нем самая лучшая память, что и выразилось в нескольких весьма распространенных песнях» [89], «Скопин-Шуйский».