Адриан Голдсуорти - Падение Запада. Медленная смерть Римской империи

Ни один император не был в полной безопасности. Сложная бюрократическая система и многоступенчатая иерархия в сочетании с четким разделением между военной и гражданской властью, а также сложные отношения в каждой из структур обеспечивали некоторую защиту. В таких условиях успешно осуществить покушение было труднее, но подобная возможность все же сохранялась, и если инициатору удавалось добиться массовой поддержки со стороны ряда военных частей и отделов администрации, попытка свержения императора была чревата для претендента реальной опасностью. Императоры были нервны и недоверчивы, что понятно, и это неизбежно влияло на их окружение. Подданные знали, что в любой момент рискуют попасть под подозрение. Карьера могла в любой момент окончиться пытками и смертью, но могла продолжаться и благополучно (возможно, за счет устранения других). Жестокий дух соревнования ощущался на всех уровнях власти, в особенности на высших. Присутствовала и некоторая неопределенность. Для большинства делавших карьеру военных и гражданских лиц не имело значения, кто занимал императорский трон: прежде всего нужно было завоевать благоволение правителя и не вызывать недоверия. Любой император нуждался в подчиненных. Армия и чиновничий аппарат продолжали существовать, несмотря на узурпации, хотя жертв всегда бывало много.

И все же как ни терзали подозрения и паранойя правительство времен империи, жизнь императоров IV века проходила в окружении великолепия и роскоши. Все подчинялось церемониалу, все должно было быть проникнуто духом изобилия и зрелищности. Императоры были особыми людьми, избранниками Бога, стоявшими выше всего остального человечества. Это всегда подчеркивалось даже в тех случаях, когда император едва успевал занять престол. Простираясь перед Сильваном, Урзицин всего лишь делал то, чего от него ожидали. Некоторых казнили лишь за то, что у них хранилась пурпурная материя в количестве, достаточном для императорского плаща.

В действительности императоры всегда находились под угрозой, но на публике они держались, подавляя всех окружающих величием и уверенностью в неколебимости своей власти. Это хорошо передает рассказ Аммиана о въезде Констанция в Рим в 357 году. Хотя формально празднование триумфа не происходило, величественная процессия с участием войск подразумевала именно триумф. Констанций ехал под штандартами в окружении солдат, шедших стройными рядами, и в том числе катафрактариев в сияющих доспехах и серебряных масках, закрывавших их лица, так что они казались не людьми, но отполированными статуями. «Император восседал один на золотой колеснице, украшенной различными драгоценными камнями, игравшими на солнце переливающимся светом. Вслед за длинным строем передней части несли драконов с пурпурными нашивками, прикрепленных к верхушкам копий, блиставшим золотом и драгоценными камнями; колеблемые ветром, они, словно разъяренные, шипели своей огромной пастью, и хвосты их вились в воздухе длинными извивами…

Приветственные выкрики его императорского имени и отдававшиеся звуки рогов оставляли его невозмутимым, и он выказывал себя таким же величавым, каким видели его в провинциях. Будучи очень маленького роста, он наклонялся, однако, при въезде в высокие ворота, устремлял свой взор вперед, как будто шея его была неподвижна, и, как статуя, не поворачивал лица ни направо, ни налево; он не подавался вперед при толчке колеса, не сплевывал, не обтирал рта, не сморкался и не делал никаких движений рукой» {290} 290 Amm. Marc. XVI. 10. 6—7, 9—10. Пер. Ю.А. Кулаковского и А.И. Сонни. .

Продолжать ли мне вспоминать, как о чем-то новом или прежде неслыханном, о совершившемся благодаря Твоей доблести отвоевании провинции Галлия, о покорении целой расы варваров, коли эти триумфы в сей части Римской империи были поименованы как наиболее заслуживающие славы благодарным гласом народного признания — [благодарным] настолько, что Тебе позавидовал твой двоюродный брат — император?

Благодарственная речь Клавдия Мамерина, обращенная к императору Юлиану (произнесена 1 января 362 года) {291} 291 Claud. Mamertin. Lat. Paneg. XI (3). 3. Английский перевод выполнен М. Морганом, цит. по кн.: The Emperor Julian: Panegyric and Polemic / Ed. S. Lieu. 2 nd ed. Liverpool, 1989. P. 14.

Несмотря на весь великолепный церемониал при императорском дворе, каждого императора постоянно преследовал страх перед узурпациями. Угроза имела очень личный и непосредственный характер, поскольку претенденты на престол, очевидно, хотели не уничтожать империю, а захватить власть в ней. Больше всего императоров по-прежнему погибало от рук соперников. Узурпаторы, добившиеся успеха, нуждались в поддержке значительной части армии. Императоры могли пытаться следить за тем, насколько верны им старшие офицеры, и доверять важные командные посты лишь наиболее лояльным. Они по-прежнему заставляли солдат давать им клятву в личной верности и напоминали о ней посредством парадов и донативов, раздававшихся во время крупных празднеств, устраивавшихся государством в течение всего года. И тем не менее императоры неизбежно оставались практически для всех солдат и подавляющего большинства офицеров лишь смутными образами, будучи весьма далеки от них.

Императору приходилось в течение всего своего правления жить, сознавая, что армия может обратиться против него. Он не мог распустить армию и даже значительно сократить ее численность, дабы таким образом ослабить ее мощь. Во-первых, любое серьезное сокращение привело бы к появлению множества безработных офицеров, не говоря уже о демобилизованных войсках. Наименьшее возможное зло в этой ситуации состояло в росте разбоев в провинциях; когда Септимий Север распустил преторианцев, число вооруженных нападений с целью грабежа в Италии резко увеличилось. Еще вероятнее, что они немедленно стали бы политической опорой для узурпатора, который пообещал бы вновь принять их на службу {292} 292 Goodman M. The Roman World 44 ВС — AD 180. London; New York, 1997. P. 81—84. . [43] M. Морган доказывает, что Август сохранял постоянную армию прежде всего в целях защитить себя от внутренних врагов. Конечно, этот фактор играл свою роль, однако он не объясняет того, почему требовалось держать столь большую армию.

Но главная причина невозможности сокращения войск заключалась в том, что армия была необходима. Никто из внешних врагов Рима не угрожал его существованию. Племена не составляли единой силы; по большей части они ограничивались набегами и лишь изредка могли «откусить» и занять малые территории в приграничных областях. Персы были более сплочены и искусны в военном деле, но даже они надеялись максимум на отвоевание части земель, отнятых Римом. Войны за пределами империи велись отнюдь не «не на жизнь, а на смерть» (по крайней мере с точки зрения римлян), однако воевать приходилось часто. Вдоль протяженных границ Рима жило немало врагов империи, не угрожавших ее целостности, но представлявших несомненную опасность. Ведь преступления с применением насилия не угрожают существованию современных демократий, но из этого, в свою очередь, не следует, что их можно попросту игнорировать, даже если правительство и избиратели отказываются признать, что в некоторых районах уровень преступности высок. Римлянам необходимо было сдерживать племена, совершавшие набеги, насколько на это было способно правительство. Войны также играли центральную роль в имперской идеологии. Одержать победу над внешними противниками для императора означало дать высшее доказательство его способности управлять страной, и любой успех занимал важное место в императорской пропаганде. Желание славы, несомненно, вдохновляло одного правителя за другим на ведение кампаний на приграничных территориях.