Сергей Баленко - Спецназ ГРУ в Афганистане

— Входите, входите, товарищ старший лейтенант, — поднялся из-за стола, сияя улыбкой и лысиной, низенький майор в новенькой форме. Здороваясь, майор задержал руку Зубова и потянул его к креслу, приглашая сесть. Олег невольно залюбовался кабинетом: полированный приставной столик, вычурный — мрамор с бронзой — письменный прибор, кремовые шелковые шторы с кистями, люстра, холодильник, кондиционер… «Не слабо, — как сказал бы Вовка Губин. — Так воевать можно. Культурненько. Непыльненько».

Майор полистал блокнот, щелкнул пальцем по нужной странице и поднял на Зубова ласковый взгляд.

— Ну, как дела в подразделении?

— Вроде все нормально, товарищ майор.

— Как с неуставными? С мародерством?

— Бог миловал!

— Наркотиками не балуется разведка?

— Не замечено. Ребята серьезные. Да вы же знаете, товарищ майор!

— Конечно, знаю, — самодовольно сверкнул золотой коронкой особист.

— Знаю даже, что вы увлекаетесь описанием своих боевых приключений в письмах домой.

— Я разгласил какие-нибудь секреты? — напружинился Зубов.

— Пока бог миловал, — передразнил интонацию Олега майор, не скрывая своего превосходства и удовольствия от возможности поиграть на нервах собеседника, вкладывая особый смысл в слово «пока». У Зубова от подбородка к ушам прокатились желваки, глаза полыхнули из суженных амбразур век:

— Вы меня пригласили, чтобы сказать, что читаете мои письма? Так я и без этого знал. Напрасно беспокоились, товарищ майор. — Зубов обеими руками оперся о подлокотники кресла, чтобы встать, но майор, вдруг потускнев лицом и лысиной, официально и жестко проскрипел:

— Я вызвал вас, товарищ Зубов, чтобы вы дали объяснение по поводу выхода на боевые действия в районе кишлака Кандибаг.

Пока Олег огорошенно изучал новую, какую-то суконную физиономию майора, тот методично пояснял:

— Странная картина, видите ли, вырисовывается. Подразделение выходит на боевую задачу, маскируется, обходным маневром пробирается в тыл противника, на рассвете выгодно атакует мятежников. А потом вдруг отходит, не сделав ни одного выстрела. Как это понимать? Вот вы нам и объясните, что это: трусость или…

— Или?.. — начал заводиться Зубов. — Ну, досказывайте! Или… предательство?

— Я этого не сказал, но вы довольно точно поставили вопрос.

Впервые в жизни Зубов почувствовал страх. Вот он какой! Оказывается, все, что он называл страхом, — и когда в висках стучало «смерть, смерть» на тонущем пароме, и когда у горла торчала финка уголовника, и когда увлеченный своим планом помочь Маслову с правого фланга вдруг понял, что может остаться навсегда среди тех камней, — оказывается, то еще не было страхом. Страх — вот он: липкий пот на ладонях, вцепившихся в подлокотники так, что под ними скрипнула увлажненная обшивка из кожзаменителя; тошнотворная волна от живота к горлу, захлебнувшаяся спазмом; тоскливая пустота в душе и голове, в которой мечется отчаянная мысль: «А ведь кто-то заложил, какой-то осведомитель…»

Казенное лицо майора снова осветилось участливостью, добродушием. Ему хорошо знакомо это секундное смятение почти всех его собеседников, за которым может последовать все что угодно: кто начнет быстро, захлебываясь, выливать из себя виноватый лепет, кто захрипит и зло уставится глазами, потом из него клещами не вытащить слова, а кто и с остервенелым матом бросится на тебя. В эту секунду надо подставить «громоотвод».

— Курите, старлей, — пододвинул Костин пачку американских сигарет, снова сияя лысиной.

Черт его знает, как он «включает» эту штуку: только что была суконная плешь, и вдруг — такой шелковый абажурчик? Как бы то ни было, а «громоотвод» сработал. Зубов вздохом подавил раздражение и нелюбезно ответил:

— Не курю и вам не советую.

Майор удовлетворенно кивнул: ага, парень, значит, с крепкими нервами, можно не церемониться.

— А я не нуждаюсь в ваших советах, старлей, — перешел Костин на грубый тон. — Вы отвечайте по существу. Так что же это было — трусость или преступление?

— Ни то, ни другое, — успокоенно откинулся на спинку кресла Зубов.

— Какое такое «другое»? — перешел на крик особист.

— Вы не допускаете ничего другого? — Зубов уже начинал брать инициативу в свои руки, забавляясь фальцетным криком майора.

— Молчать! Здесь я задаю вопросы. В бою не бывает «другого». Или трусость, или сознательное предательство!

— Бывает, — чувствуя свое превосходство над необстрелянным, скрипящим новеньким мундиром майором, твердо сказал Зубов, стирая с подлокотников потные пятна.

— Любопытно. Просветите, пожалуйста, — начал было ехидничать Костин, но Зубов его оборвал, привстав над столом:

— Я пожалел людей, товарищ майор.

— Пожалел? Каких людей? — особист даже растерялся на мгновение.

— Обыкновенных. И наших, и афганцев. И больших, и малых…

— Что ты несешь? В другом месте расскажешь эти сказки!

— Моя совесть чиста, товарищ майор, — встал и выпрямился Зубов. — Не нравится, как я воюю, — берите роту и ведите сами.

— Запомни, старлей, ты теперь под нашим особым наблюдением.

— Не там врагов ищете! — не спрашивая разрешения, удалился Зубов, громко хлопнув дверью.

С вершины каменистого хребта вот уже двадцать минут неистово, бессмысленно-агрессивно, без умолку бьет по позициям разведроты душманский «ДШК». Огонь автоматических пушек советских БМП не пробивает каменную ограду, за которой прячутся отчаянные пулеметчики.

В окуляр с десятикратным увеличением Зубов разглядел мастерски сделанное каменное кольцо не меньше метра толщиной. Моджахеды умели строить такие гнезда, в которых без цемента груда камней превращалась в монолит. Видя эти сооружения, разведчики каждый раз удивлялись, не находя меж камнями ни одной щели хотя бы в мизинец толщиной. «Ну что ж, — принял решение ротный, — остается управляемая ракета». Он с особым почтением относился к ПТУРСу, сам, как правило, садился за пульт и еще ни разу не промахнулся. Прижавшись к окуляру, Зубов видел все: и как алая комета, послушная малейшему движению рукояти, неслась к цели, и как там, в «оборонке», этом каменном гнезде, при виде огненного дракона заметались моджахеды в предсмертном ужасе, как их, убегающих, снова отдергивало что-то к пулемету. «Прикованные к оружию смертники», — спокойно констатировал Зубов и едва заметным поворотом рукояти вправо «положил» свое оружие точно под стенку «оборонки».

После взрыва наступила тишина. И в наушниках, и без шлемофона. Вытерев пот со лба и прижав к горлу ларингофоны, Зубов отдал приказ прекратить огонь, хотя и так уже никто не стрелял. Тяжело опираясь на выступы внутри башни, он вылез наружу и присел у опорного катка машины с теневой стороны.