Максим Калашников - Третий проект. Спецназ Всевышнего

Я, Максим Калашников – один из тех, кто пережил страшные октябрьские дни 1993-го. Еще недавно я был готов согнать Рогозина в одну кучу со всеми чиновниками ельцинской власти и лечь за пулемет напротив. Но теперь понимаю, что спешить не надо – и не все так просто. Дело Рогозина сулит нам победы в борьбе за то будущее, в котором твари и сволочи, предавшие нашу страну, просто исчезнут…

…Шла очередная война корпораций, призом в которых было одно из самых лакомых предприятий оборонного комплекса. Противник – мощная группа, тесно связанная с верхами ельцинского режима и с американской компанией-гигантом, стремящейся закрыть это предприятие и уничтожить своего конкурента. Схватка шла с применением почти всех средств, за исключением разве что наемных убийц. И мы в этой схватке, казалось, были обречены на поражение: слишком большие силы и ресурсы противостояли. Борьба была в самом разгаре, и мы ждали нанесения решающего удара. Мы гадали: кем, когда и как его нанесут? Дискуссии аналитиков зашли в тупик. И вот тогда я обратился к Георгию Георгиевичу, рассчитывая на его опыт, связи и научную интуицию.

Генерал, не дослушав меня, заявил:

– Чего гаданиями заниматься? Того, кто принимает решения у твоих соперников, я знаю. Слышал, кто составляет его мозговой центр. Через дня три принесу план их действий. А узнав его, сможете сработать на упреждение и решить дело в свою пользу…

Несколько дней спустя Г.Г. принес несколько рукописных страниц. Описанный в них способ действий противника был безупречен и красив, если бы не одно «но» – план строился в расчете на полную неожиданность и на типичные реакции с нашей стороны. Немало удивившись, мы посчитали, что Рогозин добыл план благодаря своим связям в ельцинской верхушке и своим разведывательным возможностям. И стали ждать первых подтверждений добытого плана. И вскоре они последовали. Тогда нам удалось сработать превентивно: одни счета заблокировать, другие – открыть, подписать договоры с кредиторами предприятия, провести переговоры с теми, кто отвечал за банкротство. А, самое главное, за несколько дней до нанесения главного удара по плану врага мы устроили упреждающую пропагандистскую акцию, нацеленную на руководство страны. И мы вынудили нашего противника совершить фатальную ошибку. Нам удалось победить его, невзирая на колоссальный перевес сил на неприятельской стороне! Теперь же завод, за который шла война, считается одним из самых лучших в отечественной «оборонке».

Но, приписывая отставному Рогозину блестящую разведывательную операцию, я глубоко заблуждался. Было нечто иное: магия. А случилось вот что. Несколько недель спустя я встретил Рогозина и спросил его:

– Георгий Георгиевич, вот вы вроде бы в отставке, а возможности ничуть не уменьшились. Вы за такой короткий срок обеспечили нас такими точными сведениями! Это ваши связи сработали?

Он посмотрел на меня спокойными, доброжелательными и одновременно какими-то льдисто-отстраненными глазами, и с легкой лукавинкой сказал:

– У меня есть мальчик. Скоро ему исполнится двадцать. Полгода назад я взял его из деревни в Брянской области. Очень сенситивный молодой человек! Настоящий ридер.

– Чтец, что ли? Читатель?

– Да. Но тот, который считывает мысли других людей на расстоянии. Я узнал, кто разрабатывает операцию против вас. Потом с помощью друзей мне предоставили соседний теннисный корт как раз в то время, когда он пришел пинать мячик. Ну, я тоже сделал вид, что играю, а мальчика поставил мячики подавать. На самом деле он за объектом наблюдал. Первый день – два часа, второй – два часа. А если еще точнее, не просто наблюдал, а прямо-таки вживался в него. Трансфером занимался. А когда на второй день закончил, мы с мальчиком сели напротив друг друга и я ему интересные вам вопросы позадавал. А он мне на них ответил. Записал я их – и вам принес. Жаль только, ноутбуком так пользоваться и не научился. Пришлось вам мои каракули разбирать…

– Так кто же добыл информацию? – тупо спросил я.

– Мальчик-ридер. После трансфера, – ответил, как отрезав, кремлевский маг.

Если бы не план и не успешное завершение борьбы, я бы решил, что генерал откровенно издевается надо мной. Либо просто изощренно шутит. Но через месяц последовало продолжение. Генерал вдруг позвонил мне и спросил:

– Хочешь знать, как будут развиваться события в Югославии? Приезжай ко мне в институт…

Шла зима 1999 года. Над Балканами явно собирались тучи. И я отправился в институт, ютившийся в подвале старого доходного дома в центре Москвы. Огромная комната была шкафами разделена надвое. В одной половине стояла старая, чуть ли не сталинских времен, мебель: массивные столы, стулья и стеллажи, полные книгами. С этой мебелью постмодернистски сочетались компьютеры, принтер и какая-то электроника. Другая же половина походила на типичную медицинскую лабораторию: две койки, энцефалографы, какие-то другие медицинские аппараты непонятного мне назначения.

За одним из столов восседал генерал Рогозин с двумя молоденькими пареньками. Они мирно попивали чаек из большого пузатого чайника, поглощая с детства любимые конфеты «Мишка на Севере».

– Приветствую тебя! – кивнул мне Г.Г… – Знакомься: Андрей и Толя. Наши ридеры-чтецы. Сейчас подойдут ребята, и мы проведем погружение. Вот он, – генерал указал на белобрысого парня, – будет начальником французской разведки. А вот он – возглавит соответствующее подразделение бундесвера в Боснии…

На столе перед хозяином кабинета я увидел россыпь фото рослых, подтянутых мужчин со сосредоточенными, волевыми лицами, какие бывают только у военных. Приглядевшись, я понял, что это – изображения всего двоих, француза и немца, в которых предстояло вживаться нашим ридерам-чтецам…

В памяти сохранилась какая-то застенчивость этих ребят. Казалось, они не очень уверенно владеют родным языком. Я тогда даже поразился: как это они собираются вживаться в этих матерых иностранных волков, асов разведки?

В комнату вошли еще четверо спортивного вида молодых людей. Почтительно поздоровавшись с генералом, они облачились в белые халаты. Они забрали одного из ребят и увели его куда-то за шкафы.

– Как видишь, нужна целая бригада, – пояснил генерал. – Гипнолог, два фармаколога и один реаниматор. У нас пока все было хорошо, но мало ли что случится может. Пацаны ведь еще…

Генерал сразу же вырос в моих глазах. Он напомнил командиров, которые берегли мальчишек в Афганистане. Ну, а затем глазам моим предстало такое, чего я не забуду до конца жизни. Лежащий на кушетке мальчишка-оператор вдруг стал меняться физически – как в голливудском фильме ужасов. Лицо его как-то постарело, приобрело жесткость и отточенность сорокалетнего вояки. И еще значительность, свойственную тем, кто облечен властью. Один из бригады задал вопрос по-немецки, и мальчишка, который и по русски-то говорил невнятно да сбивчиво, вдруг четко и рублено стал отвечать на языке, известном нам по бесчисленным фильмам о Великой Отечественной. Я не знаю немецкого, но интонации, какая-то весомость и сжатость фраз говорили сами за себя. Так, как будто он деловито и без эмоций докладывал невидимому берлинскому начальству. Все это продолжалось около четверти часа. А затем бригада стала выводить чтеца из гипнотического транса.