Аркадий Ипполитов - Особенно Ломбардия. Образы Италии XXI

Образ очень разумной феминистки, набросанный Боккаччо, к вагнеровским звукам добавляет еще одну мелодию, так что забывается, что все эти Агилульфы, Адолоальды и Ариоальды были нечесаными бородачами; фигуры диких лангобардов заменяются разноцветными фигурками белокурых пажей и придворных на фресках Дзаваттари, и вокруг Теодолинды, топ-модели lo stile visconteo, вьются изящные силуэты на тисненном орнаментом золотом фоне, выкладывая завораживающий пасьянс на стенах капеллы Железной короны, и, сойдя со стен, рассыпавшись по всей Монце, галантная свита королевы прохаживается в парке, шуршит шлейфами по мостовым и, свесившись через перила на мостиках через речку Ламбро, улыбается своим отражениям. Готические своды собора мерцают синевой, как готическим сводам и положено, – правда, стены собора были заново расписаны в XVI веке, во время Карло Борромео, лишившего Монцу статуса церковной независимости от Милана. Несмотря на то что росписи поздние и не слишком талантливы, они очень приличны, ненавязчиво вторят блеклой синеве фасада. Роспись капеллы прямо напротив капеллы Теодолинды представляет собой огромное Древо Иессея, то есть родословную Иисуса, так как Иессей был внуком Воза и Руфи и прародителем Господа Нашего по материнской линии. Иконография Древа Иессея очень интересна, это настоящее генеалогическое дерево, вырастающее из чресл прародителя, всегда изображенного спящим, густо увешанное библейскими героями. Дерево собора в Монце заслуживает внимания особенно, так как это одна из самых больших дошедших до нас работ Арчимбольдо, сделанная им до того, как он отправился в Прагу рисовать свои овощи и фрукты. Дерево эффектно, но не более того, и самое лучшее на нем – это огромные лимоны, которые у Арчимбольдо очень хорошо получились и которые гораздо более выразительны и индивидуальны, чем предки Иисуса. Странность явления лимонного дерева в качестве Древа Иессея объясняется тем, что североитальянские художники библейский кедр, cedro, никогда не видели и принимали его за цитрон, особый сорт цитрусовых, называемый тоже cedro, с продолговатыми желтыми плодами, похожими на лимон, с необычайно толстой кожурой. Кожура-то удалась Арчимбольдо на славу, желтая, жесткая, складчатая: в синеве его лимоны смотрятся столь же эффектно, как обои либерти.

Теодолинда сделала Монцу своей резиденцией, и сначала замок, ею построенный, был предназначен только для летнего отдыха. После того как со смертью Теодолинды «период Монцы» закончился, живописные окрестности города превратились для миланских аристократов в любимое место загородного отдыха, так что они понастроили вокруг Монцы множество вилл, заполнивших всю область. Чуть ли не со времен Средневековья провинция Брианца, столицей которой Монца и является, стала своего рода дачным районом. Увенчано это было строительством Виллы Реале, начатого австрийской императрицей Марией Терезией в 1777 году, а законченного в начале XIX века, так что и Наполеон над Виллой Реале поработал. Снаружи это огромное неоклассическое здание архитектора Джузеппе Пьермарини, спроектировавшего также и театр Ла Скала, несколько скучновато, но внутри – роскошно, с изысканными интерьерами неоклассики и ампира: залом Психеи, Театрино, Ротондой. Интерьеры несколько подпорчены вкусом XIX века, вкусом Савойской династии, сменившей Габсбургов, но главный недостаток дворца все же не историзм, а то, что он открыт для посещения только по воскресеньям. Роскошен и огромный английский парк вокруг виллы, разбитый уже при Наполеоне, в 1806–1808 годах, что делает Виллу Реале не менее знатным памятником неоклассики, чем наш Павловск; увы нам, Вилла Реале сохранилась гораздо лучше Павловска, ее никто не разрушал.

Строительство Виллы Реале закрепило за Монцей и за провинцией Брианца репутацию самой фешенебельной дачной местности самого богатого района Италии: недвижимость в Брианце чуть ли не самая дорогая на всем полуострове. Иметь дом в Монце – значит иметь статус. Вилла, на которую едут герои фильма Антониони «Ночь», находится, конечно же, в Брианце, так что за Монцей, параллельно парку, тянутся бесконечные ряды вилл за высокими заборами, принадлежащих политикам и миллионерам: у семейства Берлускони, кажется, там тоже дом, – и в воздухе густо веет берлускониевщиной, роднящей Брианцу с нашей Рублевкой. Есть даже специальное выражение на миланском диалекте, perd bauscia, «давиться слюной», что обозначает человека, захлебывающегося своим самодовольством (и имеющего, конечно же, дом в Брианце). Про Берлускони и иже с ним часто говорят: quel li l’e un bauscia, – и это типичная манера поведения за заборами Брианцы, напоминающими мне о родине. Только климат лучше, ведь «наше северное лето, Карикатура южных зим», да и заборы ниже, поэтому вкус Брианцы со вкусом Рублевки хоть и схож, но соотносится примерно так же, как и погодные условия.

Около здания оранжереи Виллы Реале разбит замечательный розарий, гордость Брианцы. Опять же таки напоминание о Павловске, о Розовом павильоне, чахлые розы вокруг которого соотносятся с итальянскими розами опять же таки, увы, по принципу нашего северного лета. Каждый год здесь устраивается конкурс новых сортов, после чего призеры попадают в розарий, так что он вроде как один из главных салонов, где встречаются самые знаменитые европейские розы. Кого там только нет: Prestige de Lyon, Tequila, Sommermorgen, Jazz, Mona Lisa, Time Past, Violon d’Ingres, Pink Flash, Nuit de Chine, Barock (Престиж Лиона, Текила, Летнее утро, Джаз, Мона Лиза, Ушедшее время, Скрипка Энгра, Розовая вспышка, Ночь Китая, Барокко), – многоязычные ароматы, русского, кажется, нет ни одного – и в специальном закутке, поэтично называющемся Секрет благоухания, Segreto del Profumo, цветет роза сорта Теодолинда, большая, белая и очень пахучая, прямо perd bauscia, очень во вкусе Брианцы и Рублевки.

Курорт и скука. Внутреннее «ку» намертво рифмует курорт и скуку, как розы и морозы: «Читатель ждет уж рифмы розы; На, вот возьми ее скорей», – и эта рифма столь же банальна, сколь и истинна. Все курорты стараются быть похожими на Ниццу с большим или меньшим успехом, Ялта ли, Комо ли, или Майами, и все курорты похожи друг на друга, как приютские дети, как все счастливые семьи. Сойдя с платформы прямого поезда Милан – Комо и немного пройдя вперед, оказываешься на берегу знаменитого озера, и там – набережная с неизбежным променадом, городской сад, сквер; все описано в «Даме с собачкой», и курортная архитектура безлика, говорит только о комфорте, сытости и размеренности и ни о чем другом больше. Общее впечатление чеховской удручающей скуки. Заодно и Кузмин вспоминается, заметивший, что «чередованье милых развлечений бывает иногда скучнее службы», и в курортных радостях Комо – как, впрочем, во всех курортных радостях – есть что-то офисное. Без сомненья, появление дамы с собачкой на здешней набережной может, как это у Чехова и случилось, перерасти в целое событие, обсуждаемое во время ланча. Хотя: «Это только принято говорить, что здесь скучно. Обыватель живет у себя где-нибудь в Белеве или Жиздре – и ему не скучно, а приедет сюда: «Ах, как скучно! ах, пыль!» Подумаешь, что он из Гренады приехал!», – замечание Дмитрия Дмитрича Гурова совершенно справедливо. Дмитрий Дмитрич использовал его, чтобы с дамой с собачкой познакомиться, но и сегодня оно не утратило своей притягательности: отличный повод для знакомства на любом курорте. Набережная набережной, но панорама озера изумительна. Она прекрасна в любой сезон с высокими, но зелеными и мягкими от деревьев холмами и особым, комасским блеском водной глади озера, столь длинного, что оно кажется узким, с некоторым даже трудом впихнутым в изрезанные берега. Типичный кузминский «зеленый край за паром голубым», и виллы, разбросанные по холмам, кажутся такими желанными, «вставанье на заре, купанье, лень»… Виллы в основном модерн и модернизм, старинных не видно. Комо популярным курортом стал только в прошлом столетии, – Клуни недавно здесь виллу купил, это теперь Комо прославило – и тогда же старый город был отодвинут от озера, а берег оказался оккупирован модерновыми отелями. В России именно курорт модерна становится парадигмой курорта с неизбежными чеховскими мотивами (сталинский курорт – лишь развитие этой темы), так что я густо цитирую русскую литературу по поводу набережной Комо из-за того, что она производит впечатление воплощенной мечты заснеженных столиц о юге, море и курортной жизни, недаром в фильме Михалкова «Очи черные» завязка действия происходит именно на озерном модерновом итальянском курорте, подобном Комо. Я никогда не жил в Комо курортной жизнью, и, к сожалению, его курортная скука остается смутным объектом желаний, но и бог с ним. Зато отодвинутый от озера старый город Комо великолепен.

Читать дальше