Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни

Когда для встречи Нового, 1917 года он попытался собрать в большой зал градоначальства представителей московского общества, во имя «единения власти и общества», как это несколько наивно и простодушно говорилось когда-то, ничего из этой затеи не вышло. Вышел конфуз, ибо собралась небольшая группа, но совсем не того общества, которое предполагалось градоначальником.

Было, я помню, очень парадно, очень нарядно, был сервирован прекрасный ужин, но. политически получился конфуз, «общество» на призыв «власти» не ответило!

Что касается меня лично, человека, совершенно не избалованного предыдущей службой в смысле отношения со стороны начальства, я всегда вспоминаю с удовольствием прекрасного начальника генерала В. Н. Шебеко».

Своеобразное отношение градоначальника к полиции не могло не сказаться на образе действий его подчиненных. Автор анонимного письма, пожелавший, по его признанию, «высказать сущую правду», попытался открыть глаза Шебеко на порядки, царившие в градоначальничестве:

«Служащие чиновники некоторых отделений Вашей канцелярии несколько раз в год получают добавочные содержания за так называемые вечерние занятия.

Труженики эти днем шатаются по канцелярии, отрывая других от работы, зная, что они свою работу, если таковая есть, выполнят вечером. Да и вечером-то их не всегда найдете в канцелярии, а если и бывают, то лишь оттого, чтобы не было совестно. Кто за ними смотрит? Управляющий. Но он в канцелярии никогда не был и не бывает, разве считать один случай, когда он явился, к нашему удивлению, во время Вашего посещения канцелярии» [50] Московский архив. Историко-краеведческий альманах. Вып. 2. М., 2000. С. 131–132. .

В той же подборке писем [51] Там же. , поступивших на имя градоначальника в 1916 г., сообщалось о положении дел в полицейских участках:

«Прошу Ваше Превосходительство принять меры санитарные. Пристав 2-го участка Якиманской части сидит, как медведь в берлоге, и боится нос высунуть, и о своем участке ничего не знает, что у него делается.

Прошел на днях я по Донской улице и в доме № 5 […] сильный запах со двора и из ватеров, которые, по-видимому, никогда не очищаются, и нечистоты проникают в квартиру. […] Занимают места приставы при участках, получают жалованье, а за что, неизвестно. Калужская площадь и Калужская улица — там в чайных лавках, как в праздники, так и в будни, масса пьяных. Но есть обязательное постановление градоначальства — должны пристава принимать меры и штрафовать содержателей чайных лавок за распитие суррогатов водки».

Из письма другого доброжелателя видно, что пристав 2-го Арбатского участка Жичковский и его помощник Шершнев не сидели сиднями, а, напротив, развили бурную деятельность. Вот только их активность была далека от охраны общественного порядка:

«[…] Когда Жичковский, расплодив в своем участке всюду тайную торговлю вином и нажив на этом деле состояние, купил для своих двух содержанок автомобиль, пару лошадей и мотоциклет двухместный, то его, четыре месяца тому назад, перевели в 3-й Пресненский участок […] Хозяином положения по винной торговле остался его старший помощник Шершнев, который скрыл от нового пристава все тайные торговли вином в участке и месячные подачки стал получать один за себя и за пристава в тройном размере.

Однажды вновь назначенный околоточный надзиратель, заметив, что Меркулов торгует вином, поймал его, то Меркулов об этом сейчас же сообщил Шершневу, последний вызвал к себе в кабинет этого надзирателя и сделал ему строгое внушение «не совать носа, куда его не посылают», и что он слишком молод.

На Пасху […] пристав поручил Шершневу произвести у Меркулова обыск и найти вино, и Шершнев предупредил об этом Меркулова и в условленный с ним час явился к нему в лавку с двумя понятыми и, осмотрев все квасные бутылки, ушел с понятыми в участок писать протокол о том, что при обыске у Меркулова вина в лавке не найдено. А возвращаясь из участка, понятые эти зашли к Меркулову, купили у него спирта в лавке и с досады на такие грязные и явно преступные действия начальства напились, и теперь без гомерического хохота не могут вспомнить об этом обыске и, рассказывая о нем всюду, не стесняясь, берутся за животы».

Генералу Шебеко судьбой было назначено командовать полицией в дни Февральской революции. Как оказалось, блестящий гвардеец не смог организовать защиту самодержавия в Москве. Ему не удалось ни воспрепятствовать движению демонстрантов к зданию городской Думы, ни разгромить штаб восстания, пока оно не набрало силу. В том, что такая возможность существовала, позже признался участник событий А. Н. Вознесенский:

«Чем ближе к Думе, тем больше народа на тротуарах: шпалерами вытянулись черные толпы вплоть до Охотного Ряда. Но дальше Охотного в сторону Думы — пустыня. Боязнь сковала любопытных. Впереди за пустым промежутком снова темнеют люди. Эти уже действуют. Их немного, до смешного немного. Когда наш автомобиль остановился на площади, раздавая солдатам последние прокламации, моим глазам представилась следующая картина: человек около ста молодых солдат расположились на позиции, спиной к Думе. Несколько маленьких пушек были устремлены жерлами в сторону Театральной площади, одна направлена в сторону Тверской. Молоденький офицер (Ушаков) нервно бегал, отдавая распоряжения. В память врезался молоденький солдатик, который суетливо подбежал к нам с криком: «Товарищи, где санитарный автомобиль?» На лицах солдат я видел еще выражение неуверенности и волнения. Активная революционная группа была совершенно незначительна, энергичного отпора она еще не смогла бы дать. Сразу бросалось в глаза, что она беззащитна с тыла. Со стороны Иверских ворот не было ни часовых, ни вообще какого-либо прикрытия.

У градоначальника Москвы Шебеко был план пустить конных и пеших городовых на революционеров со стороны Никольской улицы. Если бы эту атаку удалось провести решительно, революционное ядро было бы смято с тыла, и неизвестно, кончилась ли бы так легко московская революция».

Утром 28 февраля 1917 г., когда рядовые полицейские еще находились в местах, определенных им приказами, градоначальник стал готовиться к спасительному бегству. Позже, во время следствия, проведенного представителями демократической власти, была восстановлена подробная хронология его действий. Сначала он, запершись в кабинете, был занят писанием писем и переговорами по телефону. В полдень Шебеко вышел в приемную. Прислуге, собравшейся по его просьбе, генерал выплатил положенное жалованье, добавив от себя щедрые чаевые. Затем он надел шинель, папаху и покинул квартиру, но буквально через минуту вернулся. Жандарму, так и не снятому с дежурства, Шебеко приказал телефонировать управляющему канцелярией градоначальничества И. К. Дуропу о том, что посылает ему пакет. По утверждению московских газет, в пакете было «… формальное заявление, что в случае выезда его из Москвы он управление городом передает полковнику В. И. Назанскому, своему помощнику».