Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни

По воспоминаниям участников тех событий, восставшие почему-то более всего опасались городовых, замаскировавшихся под обывателей. Среди горожан упорно ходили слухи, что именно переодетые городовые призывают к погромам магазинов и прочим контрреволюционным выступлениям. На бывших полицейских была открыта самая настоящая охота, и, как выяснилось, спрятаться им было негде.

Однако не все рядовые служащие полиции бросились, словно тараканы, забиваться в щели. Нашлись и те, кто просто сдавался на милость победителей. Одну сцену такой капитуляции описал журналист «Утра России»:

«Близ кофейни Филиппова появляется группа конных городовых. Городовые едут шагом. Из публики, расступившейся перед городовыми, выделяются несколько студентов, которые молча направляются к городовым. На лицах городовых выражение растерянности. Ехавший впереди городовой как-то неуклюже обеими руками снимает серую папаху. Остальные городовые, остановив лошадей, снимают шапки. Толпа сдавливает всадников со всех сторон.

— Сдавай оружие, слезай с лошадей.

Городовые как бы застыли в оцепенении.

— Тащи их с лошадей, отбирай шашки! — раздаются крики.

Городовые снимают шнуры, отдают револьверы. Один из них грузно, цепляясь шпорами, сваливается с седла. Толпа стискивает остальных городовых. Их обезоруживают, отнимают лошадей. Подоспевший к этому времени отряд конных артиллеристов берет лошадей в поводья и уводит с собой.

Сопровождаемые насмешками толпы городовые с бледными растерянными лицами молча идут к дому градоначальничества. Один из них потерял шапку и идет с непокрытой головой».

В первые же дни марта 1917 г. практически все городовые оказались за решеткой, а их дальнейшей судьбой распорядилась новая власть. Большинство было отправлено в действующую армию, а негодных к строевой службе просто уволили с предписанием покинуть Москву.

А спустя полгода на страницах журнала «Будильник» появился стихотворный «обывательский вздох» по навсегда ушедшим в небытие стражам уличного порядка:

Городской страж в Москве XVII в.

Таганский полицейский дом на Новоспасской площади

История регулирования уличного движения и наказаний за нарушение ПДД уходит корнями в глубокую древность. Так, в конце XVII в. «объезжие головы», следившие за поддержанием правопорядка на улицах Москвы, сурово карали за неосторожную езду. Среди архивных документов сохранилась челобитная князя Одоевского, где описано, как его «…работного человеченка Ваську Хомутовского» схватили за то, что ехал он «не смирно». Доставленный на съезжий двор нарушитель предстал пред грозные очи объезжего Никитской улицы Павла Готовцева. Последний, по словам челобитчика, «… бил по щекам и сбил с ног, бил пиньками и топтуньками, и бил батоги без всякого милосердия, и руки назад заверня вязал и ломал, и спрашивал у Васьки денег». После этого задержанный был брошен в подпол и вышел оттуда спустя «многое время», лишившись денег, новой упряжи и прочих вещей.

Во время следствия по этому делу Павел Готовцев показал, что Васька «…учал по той улице скакать во всю пору», был задержан караульщиками и бит батогами по царскому указу, запрещающему быструю езду, а про все остальное нарушитель «поклепал и обесчестил напрасно».

Отказ от дедовских обычаев и традиций, насаждавшийся Петром Великим, поначалу не коснулся привычки к быстрой езде, поскольку сей страсти предавался в первую очередь сам царь-реформатор. Его карета, по свидетельствам современников, зачастую неслась по улицам Первопрестольной, сметая все на своем пути. Однако если венценосца можно понять — как-никак ему требовалось одновременно поспеть во множество мест, то для большинства его подданных передвижение во весь опор по-прежнему было либо развлечением, либо средством самовыражения. Но, как говорили древние: «Что позволено Юпитеру, не позволено быку». Для пресечения баловства при уличном движении указы, запрещавшие «неосторожную езду», издал сам Петр, а затем еще целую череду аналогичных — его преемники.

В их число входила и императрица Анна Иоанновна. Видимо, после тихой и чинной Курляндии московский «трафик» произвел на нее слишком сильное впечатление. «Хотя прежде сего на Москве публиковано, — гласил ее указ, — дабы всяких чинов люди как дневным, так и ночным временем ездили как в санях, так и верхами смирно и никого лошадьми не давили и не топтали, однако ныне ее величеству известно стало, что многие люди ездят в санях резво и верховые их люди пред ними необыкновенно скачут и, на других наезжая, бьют плетьми и лошадьми топчут». Для наведения порядка велено было рассылать разъезды из драгун и солдат, чтобы они ловили таких резвых людей. При этом не надо забывать, что служивых политесу не обучали и действовали они «при задержании» какумели. Недаром же нарицательным прозвищем солдат московского гарнизона — «архаровцы» — со временем стали именовать всех буянов и головорезов.

В начале XIX в., при императоре Александре Благословенном, любителей лихой езды также поджидало суровое наказание. «По обычаям того времени, — отмечал современник, — отбирали в пользу пожарного обоза лошадей от владельцев, замеченных в неосторожной езде». В данном случае логика начальства была очень проста: мчишься как на пожар — изволь отдать своих рысаков для пополнения пожарного выезда. Налицо двойная польза — и лихач наказан, и казне прибыток.

Впрочем, бывало, что нарушители правил движения отделывались легким испугом, как это случилось зимой 1811 г. с московским студентом Жихаревым. «Поспешая сегодня на обед к Лобковым во всю прыть моих каурок, — записал он в своем дневнике по горячим следам, — я наехал на какую-то женщину и совершенно смял ее, так что она очутилась под санями. Вопли и крики! Ехавший мне навстречу частный пристав соскочил с саней, остановил лошадей моих и высвободил беднягу, которая продолжала кричать без памяти. Он спросил меня, кто я таков, и объявил, что хотя по принятым правилам должен был бы отправиться со мною в полицию, но что он не хотел бы мне сделать эту неприятность и поэтому предлагает дать женщине сколько-нибудь денег на лекарство и тем предупредить ее формальную жалобу. Я бы рад был дать все, что угодно, но со мною не было денег, и когда я объявил о том приставу, то он заплатил женщине 5 рублей своих, с тем чтобы я после возвратил их ему, а впредь старался ездить осторожнее. (…) Вот какие люди служат в здешней полиции!»