Энтони Бивор - Вторая мировая война

В окружении в районе Вязьмы и Брянска обстановка была неописуемой. Пикирующие «юнкерсы», бомбардировщики и истребители охотились на любую группу людей, достаточно большую, чтобы привлечь их внимание. Немецкие танки и артиллерия беспрерывно обстреливали находившиеся в окружении советские части. Горы убитых, тела которых уже начали разлагаться, были свалены в кучи, а голодные красноармейцы забивали лошадей на еду, в то время как раненые умирали, не получая никакой медицинской помощи. В общей сложности в окружении оказались почти три четверти миллиона солдат и офицеров Красной Армии. Тем, кто сдавался, немцы приказывали бросить оружие и идти пешком на запад без какой-либо пищи. «Русские – это животные, – писал немецкий майор. – Звероподобным видом своим они напоминают негров, которых мы брали в плен во время французской кампании. Какой сброд!»

Когда 3 октября Гроссман ускользнул из Орла, прямо перед вступлением в город немцев, он направился в штаб Еременко, расположенный в Брянском лесу. Всю ночь 5 октября Еременко ждал ответа на свою просьбу разрешить отступление. Но ответа от Сталина не было. Под утро 6 октября Гроссману и бывшим с ним корреспондентам сказали, что в настоящее время даже штаб фронта находится под угрозой. Им пришлось как можно скорее ехать в сторону Тулы, прежде чем немцы перережут дорогу. Еременко был ранен в ногу и чуть не попал в окружение. Его вывезли на самолете, он оказался удачливее генерал-майора Михаила Петрова, командующего 50-й армии, который умер от гангрены в хижине лесника, в дремучей чаще.

Гроссман был потрясен хаосом и страхом, царившими в тылу. В Белеве, по дороге на Тулу, он записал: «Множество диких слухов, нелепых и абсолютно панических. Вдруг бешеная пальба. Оказывается, кто-то включил уличное фонарное освещение – бойцы и командиры открыли огонь из винтовок и пистолетов по фонарям. Если б по немцам так стреляли».

Впрочем, не все советские части сражались так плохо. 6 октября 1-й гвардейский стрелковый корпус генерал-майора Д. Д. Лелюшенко при поддержке двух воздушно-десантных бригад и 4-й танковой бригады полковника М. И. Катукова контратаковал 4-ю танковую дивизию Гудериана под Мценском, устроив немцам хитроумную засаду. Катуков спрятал свои T-34 в лесу, пропустив передовой танковый полк немцев. Когда противник был остановлен пехотой Лелюшенко, T-34 выползли из-за деревьев и с тыла двинулись в атаку на противника. При умелом управлении T-34 значительно превосходил немецкие танки T–IV , и немецкая 4-я танковая дивизия понесла тяжелые потери. Гудериан был потрясен, обнаружив, что Красная Армия начала учиться на своих ошибках и на немецкой тактике.

В ту ночь шел снег, который быстро таял. Пора распутицы наступила как раз вовремя, чтобы замедлить продвижение немцев. «Такой грязи никто не видел, верно: дождь, снег, крупа, жидкое, бездонное болото, черное тесто, замешанное тысячами тысяч сапог, колес, гусениц. И опять все довольны: немец увязает в нашей адской осени, и в небе и на земле». Хоть и замедлившись, немецкое наступление на Москву продолжалось.

На Орловско-Тульской дороге Гроссман не смог удержаться, чтобы не посетить имение Толстого в Ясной Поляне. Там он застал внучку Толстого, которая готовила имущество дома и музея к эвакуации ввиду приближения немцев. Он тут же вспомнил отрывок «Войны и мира», в котором старый князь Болконский вынужден покинуть свой дом в Лысых Горах во время подхода наполеоновской армии. «Могила Толстого, – записывает Гроссман в своем блокноте. – Вдруг воздух нaполнился воем, гудением, свистом – нaд могилой шли нa бомбежку Тулы «юнкерсы» в сопровождении «мессеров». Сырaя, вязкaя земля, сырой, недобрый воздух, шуршaние под ногaми осенних листьев. Стрaнное, тяжелое чувство!». Следующим посетителем после их отъезда стал генерал Гудериан, который выбрал это место для того, чтобы обустроить в нем свой штаб для наступления на Москву.

Лишь несколько советских дивизий избежали окружения под Вязьмой на северном участке фронта. Меньший Брянский котел на поверку оказался большей катастрофой – более 700 тыс. солдат были там убиты или взяты в плен. Немцы ощущали близкую победу, их возбуждало быстрое продвижение вперед. Дорога на Москву была почти не защищена. Вскоре немецкая пресса стала трубить о полной победе над большевиками, и от этого стало не по себе даже честолюбивому генерал-фельдмаршалу фон Боку.

10 октября Сталин приказал Жукову взять на себя командование Западным фронтом Конева и остатками Резервного фронта. Жукову удалось убедить Сталина, что Конева (который позже стал его великим соперником) лучше бы сохранить, чем делать козлом отпущения. Сталин поручил Жукову удерживать линию фронта в Можайске, всего в сотне километров от Москвы, на Смоленском шоссе. Чувствуя масштабы бедствия, Кремль приказал строить новую линию обороны. На рытье окопов и противотанковых рвов были призваны четверть миллиона мирных жителей, в основном женщин. Многие из них погибли, когда немецкие истребители на бреющем полете расстреливали беззащитных людей, строивших укрепления.

Дисциплина стала еще строже. Заградительные отряды НКВД готовы были расстреливать всех, кто отступал без приказа. «Они использовали страх для преодоления страха», – объяснял офицер НКВД. В Особых отделах НКВД (с 1943 г. – «СМЕРШ») уже допрашивали офицеров и солдат, вышедших из окружения. Всех, кого считали трусом или подозревали в контакте с врагом, расстреливали или отправляли в штрафные роты. Там их ожидали смертельно опасные задания – например, атака противника через минные поля. Уголовники из лагерей также призывались как штрафники, при этом они часто до последнего оставались уголовниками. Даже если сотрудник НКВД убивал какого-нибудь уголовного авторитета выстрелом в висок, это оказывало лишь временное воздействие на других бандитов.

Другие группы НКВД расследовали в полевых госпиталях случаи возможного членовредительства. Так называемых самострелов и левшей – тех, кто выстрелил себе в левую руку в наивной попытке избежать участия в бою, немедленно расстреливали. Служивший в Красной Армии польский хирург позднее признавался, что ампутировал руки таким юношам только для того, чтобы спасти их от расстрела. С заключенными, находившимися в тюрьмах НКВД, обходились еще хуже. По приказу Берии были расстреляны 157 видных заключенных, в том числе сестра Троцкого. Других уничтожали, просто бросая в камеру ручную гранату. Лишь в конце месяца, когда Сталин сказал Берии, что его теории заговора – это чушь, карательная «мясорубка» сбавила обороты.