Энтони Бивор - Вторая мировая война

Монтгомери теперь сознавал, что главной целью итальянской кампании стало, во-первых, связать максимальное число немецких дивизий а во-вторых, дать возможность авиации союзников использовать аэродромы вблизи Фоджии для нанесения бомбовых ударов по Баварии, Австрии и бассейну Дуная. Горный ландшафт на юге центральной Италии благоприятствовал оборонительным действиям немцев и делал почти невозможным использование превосходящих танковых сил союзников. Оказалось, что в Италии немцы сражаются намного ожесточеннее, чем в пустыне. По словам одного военного корреспондента, немецкий солдат проявлял жестокость «в приказном порядке». Гитлеровцы расстреляли «весь канадский взвод, который попал в окружение, был отрезан от своих и подал сигнал о готовности сдаться». Что касается населения, то расстрелу на месте подлежало «любое гражданское лицо, обнаруженное в районе боевых действий, даже если оно там проживает».

Монтгомери хотел прорвать линию обороны и обойти немцев с фланга, обращенного к Пятой армии генерала Кларка, но во вторую неделю ноября пошли ливни, и пришлось отложить попытку форсировать реку Сангро. Раскисшая от воды земля стала непроходимой для танков, а сплошная облачность не давала возможности обеспечить прикрытие с воздуха. Разлившаяся река сносила понтонные мосты. 27 ноября, как только дождь слегка ослабел, 2-я новозеландская дивизия перешла Сангро, «и начался настоящий рукопашный бой за высоту».

В это время Монтгомери собрал всех военных корреспондентов, ак-кредитованных на Итальянском фронте. Он обратился к ним со ступенек своего автоприцепа, стоявшего в оливковой роще на холме, откуда открывался прекрасный вид на долину. Генерал был одет так, словно все еще маскировался под цвета пустыни: на нем были светлые замшевые ботинки, вельветовые брюки цвета хаки и гимнастерка с расстегнутым воротом, из-под которого виднелся шелковый шарф. Австралийский корреспондент Годфри Бланден пишет, что это был «маленький худощавый человечек с острым носом и проницательными голубыми глазами под начинающими седеть бровями. Говорил он сдержанно и четко, с едва заметной шепелявостью». Речь, в которой он изложил свои «главные принципы ведения войны», «прерывалась лишь щебетаньем попугайчиков и канареек, доносящимся из клетки, прислоненной к прицепу».

В начале декабря Монтгомери приказал 1-й канадской дивизии перейти в наступление вдоль побережья по направлению к Ортоне. В двадцати пяти километрах за Ортоной находился город Пескара и шоссе №5, ведущее через Апеннины в Рим. Командир канадцев генерал-майор Кристофер Воукс – огромный рыжеволосый мужчина – снова и снова бросал солдат в лобовые атаки против немецкой 90-й моторизованной дивизии. Сначала все шло успешно, но вскоре канадцы вышли к позициям немцев юго-западнее Ортоны, обороняющих ущелье, буквально нашпигованное минами. В течение девяти дней Воукс бросал в наступление батальон за батальоном, пока подчиненные не прозвали его «мясником». Монтгомери слал запросы, спрашивая, почему продвижение идет так медленно. Вскоре выяснилось, что канадцам противостоит не только мотопехота, но и части 1-й немецкой парашютной дивизии, которые распознали по круглым каскам парашютистов.

21 декабря канадцы прорвали линию обороны противника. Отряды немецких саперов-подрывников взорвали древний город у них на глазах, но парашютисты из 1-й дивизии продолжали держаться в развалинах еще целую неделю, заминировав практически все уцелевшие здания. Громадный Воукс плакал от злости: потери его дивизии за тот месяц составили 2300 человек, в том числе 500 убитыми и, кроме того, было много случаев полного изнеможения солдат, от которого люди становились будто парализованными и не могли сказать ни слова. Монтгомери на время приостановил дальнейшее наступление.

У самого Монтгомери к этому моменту была сильно нарушена система снабжения. Массированный налет люфтваффе 2 декабря на порт Бари застал союзников врасплох. Были потоплены семнадцать кораблей, включая корабль John Harvey класса «Либерти», перевозивший 1350 тонн бомб с горчичным газом. Эти бомбы были доставлены в режиме полной секретности и должны были храниться на случай, если немцы прибегнут к использованию химического оружия. Порт был разрушен, горели поврежденные нефтепроводы. Загорелся и взорвался другой корабль – с 5000 тонн боеприпасов. Взрывы, буквально разорвавшие корабль John Harvey, убили капитана и всю команду и подняли огромные волны, вздымавшиеся с каждым взрывом. Горчичным газом накрыло всех, кто был выброшен в море, и многих в районе порта. Военные корреспонденты вскоре обнаружили, что любое упоминание об этом налете в каком бы то ни было виде запрещено цензурой.

Секретность во всем, что касалось горчичного газа, и смерть всех, кто был на корабле, привели к тому, что доктора, лечившие военнослужащих и гражданских, не могли понять, почему многие пациенты не могли открыть глаза и умирали, корчась от невыносимой боли. Определенная уверенность в диагнозе появилась у докторов только через два дня. Погибло более тысячи солдат и матросов союзников и неизвестное количество итальянцев. Сам порт не действовал до февраля 1944 г. Это был один из самых разрушительных налетов люфтваффе за всю войну.

Обе армии Александера теперь были обречены вести боевые действия в очень сложных условиях и с большими потерями. Южная Италия «была не самым счастливым местом в ту холодную зиму 1943», – отмечал один из ирландских гвардейцев. Самыми несчастными и нуждающимися из всех были простые мирные жители, готовые хватать любые остатки пищи или подбирать брошенные солдатами окурки. Выжить было очень непросто. В Неаполе обычные женщины предлагали себя за 25 центов или за банку консервов. В Бари, на Адриатическом побережье, «женщину можно было купить за пять сигарет». На не прошедших инспекцию борделях были таблички «Военнослужащим вход запрещен», но эти запреты, казалось, только раззадоривали многих солдат. Американская военная полиция, которую за белые шлемы прозвали «подснежниками», с большим удовольствием врывалась в такие заведения, проверяя, нет ли там военнослужащих. Уровень заболевания венерическими болезнями превысил отмеченный на Сицилии и поднялся до 10 процентов всего личного состава. Пенициллин стал доступен для лечения заболеваний, не связанных с боевыми ранениями, только в начале весны 1944 г., да и то его применение оправдывалось только целью возвращения в строй большего количества солдат.

Огромные поставки товаров, произведенных всесильной американской промышленностью, в порту Неаполя разворовывались, порождая огромный черный рынок, в то время как простые итальянцы чуть не умирали с голоду. Их запасы продовольствия, и так ничтожные из-за бестолкового управления во времена фашизма, были конфискованы немцами. Единственным съедобным продуктом, который не трогали немецкие оккупанты, были каштаны из горных лесов, которые они считали годными только для свиней. Итальянцы, не имея пшеницы, мололи каштаны на муку. В большом дефиците была соль, а значит, невозможно было забить свинью и засолить мясо, если, конечно, свиньи еще оставались там, где прошли немцы. Немецкие офицеры на местах и чиновники игнорировали обращения даже министра сельского хозяйства в новом правительстве Муссолини. Работать в поле было некому, так как немцы забирали всех итальянских мужчин на принудительные работы. Повсеместное недоедание неизбежно приводило к рахиту у детей. Но самым грозным убийцей, особенно в Неаполе, был тиф. Из-за нехватки мыла и отсутствия горячей воды болезнь быстро разносилась вшами, пока американцы не завезли в больших количествах ДДТ для обработки населения.