В Розанов - Последние листья, 1916 год

)). Так устроил Бог. Чтобы крылья мои двигались и давали воздух в ваших крыльях, а лица моего не видно. И вы все летите, друзья, ко всяким своим целям, и поистине я не отрицаю ни монархии, ни республики, ни семьи, ни монашества, - не отрицаю, но и не утверждаю. ибо вы никогда не должны быть связаны. Ученики мои - не связаны. Но чуть грубость - не я. Чуть свирепость, жесткость - тут нет меня. Розанов плачет, Розанов скорбит. "Где ж мои ученики?" И вот они собрались все: в которых только любовь. И это уже "мои". Потому-то я и говорю, что мне не нужно "ума", "гения", "Значительности"; а чтобы люди "завертывались в Розанова", как станут поутру, и играя, шумя, трудясь, в день 1/10 минутки всего вспомнили: "этого всего от нас хотел Розанов". И как я отрекся "от всего образа мыслей", чтобы ради всегда быть с людьми и ни о чем с ними никогда не спорить, ничем не возражать им, не огорчать их - так "те, которые мои" - пусть дадут мне одну любовь свою, но полную: т.е. мысленно всегда будут со мною и около меня. Вот и все. Как хорошо. Да? 16.I.1916 Вася Баудер (II - III кл. гимназии, Симбирск)8 приходил обыкновенно ко мне по воскресеньям часов в 11 утра. Он носил гимназическое пальто, сшитое из серого (темно-серого), толстого, необыкновенной красоты сукна, которое стояло "колом" или как туго накрахмаленное, - и это являло такую красоту, что, надевая его только на плечи, - как-то слегка приседал от удовольствия носить такое пальто. Он был из аристократического семейства и аристократ. Во-первых, - это пальто. Но и самое главное - у них были крашеные полы и отдельно гостиная, небольшая зала, отцов кабинет и спальня. Еще богаче их были только Руне - у них была аптека, и Лахтин. У мальчика Лахтина (Степа) была отдельная, холодная комната с белкой в колесе, а на Рождество приезжала красивая сестра и с нею подруга - Юлия Ивановна. С ними (барышнями) я не смел никогда разговаривать . И когда одна обратилась ко мне , я вспыхнул , заметался и нечего не сказал. Но мы мечтали о барышнях. Понятно . И когда Вася Баудер приходил ко мне по воскресениям , то садились спиной друг к другу ( чтобы не рассеиваться ) за отдельные маленькие столики и писали стихотворение: К НЕЙ Никогда и решительно никакой другой темы не было. "Е°" мы никакую не знали, потому что ни с одной барышнею не были знакомы. Он, полагаясь на свое великолепное пальто, еще позволял себе идти по тому тротуару, по которому гимназистки шли, высыпая из Мариинской гимназии (после уроков). У меня же пальто было мешком и отвратительное, из дешевенького вялого сукна, которое "мякло" на фигуре. К тому же я был рыжий и красный (цвет лица). Посему он имел вид господства надо мною, в смысле что "понимает" и "знает", "как" и "что". Даже - возможность. Я же жил чистой иллюзией. У меня был только друг Кропотов, подписывающийся под записками: Kropotini italo9, и эти "издали" Руне и Лахтин. Мы спорили. У меня было ухо, у него глаз. Он утверждал, насмешливо, что я пишу вовсе не стихи, потому что "без рифмы"; напротив - мне казалось, что скорее он, не я, пишет прозу, п.ч., хотя у него оканчивалось созвучиями: "коня", "меня", "друг", "вдруг", но самые строки были вовсе без звука, без этих темпов и периодичности, которые волновали мой слух, и впоследствии мы узнали, что это зовется стихосложением. Напр., у меня: Ароматом утро дышит Ветерок чуть-чуть колышет... Но если "дышит" и "колышет" не выходило, то я ставил смело и другое слово, твердя, что это все-таки "стих", п.ч. есть "гармония" (чередующиеся ударения). У него... У него были просто строчки, некрасивые, по мне - дурацкие, "совершенная проза" но зато "созвучие" последних слов, этих концов строк, что мне казалось - ничто. Это были и не теперешние белые стихи: это была просто буквальная проза, без звона, без мелодии, без певучести, и только почему-то с "рифмами", на которых он помешался. Так мы жили. Я сохранил его письма. Именно, едва перейдя в IV класс, я был взят братом Колею в Нижний10, должно быть, "быстро развился там" (Нижегородская гимназия была несравнима с Симбирской), "вознесся умом" и написал на "старую родину" (по учению) несколько высокомерных писем, на которые он отвечал мне так: [сюда поместить непременно, непременно, непременно!!! - письма Баудера. См. Румянцевский музей] <����позднейшая приписка>. 16.I.1916 "Я" есть "я", и это "я" никогда не станет - "ты". И "ты" есть "ты", и это "ты" никогда не сделается как "я". Чего же разговаривать. Ступайте вы "направо", я - "налево", или вы "налево", я "направо". Все люди "не по дороге друг другу". И нечего притворяться. Всякий идет к своей Судьбе. Все люди - solo. 23.I.1916 Так обр. Гоголь вовсе и не был неправ? (Первооснова русск. действительности), и не в нем дело. Если бы Гоголя благородно восприняло благородное общество: и начало трудиться, "восходить", цивилизовываться, то все было бы спасено. Но ведь произошло совсем не это, и нужно заметить, что в Гоголе было такое, чтобы именно "произошло не это". Он писал вовсе не с "горьким смехом" свою "великую поэму", Он писал ее не как трагедию, трагически, а как комедию, комически. Ему самому было "смешно" на своих Маниловых, Чичиковых и Собакевичей, смех, "уморушка" чувствуется в каждой строке "М.Д.". Тут Гоголь не обманет, сколько ни хитри. Слезы появляются только в конце, когда Гоголь увидал сам, какую чудовищность он наворотил. "Finis Russorum" ("Конец Руси" (лат.)). И вот подло ("комически") написанную вещь общество восприняло подло: и в этом заключается все дело. Чернышевские - Ноздревы и Добролюбовы Собакевичи загоготали во всю глотку: - А, так вот она наша стерва. Бей же ее, бей, да убей. Явилась эра убивания "верноподданными" своего отечества. До 1-го марта11 и "нас", до Цусимы12. 23.I.1916 Действие "М.Д." и было это: что подсмотренное кое-где Гоголем, действительно встретившееся ему, действительно мелькнувшее перед его глазом, ГЛАЗОМ, и в чем гениально, бессмысленно и по наитию, он угадал "суть сутей" моральной Сивухи России - через его живопись, образность, через великую схематичность его души - обобщилось и овселенскилось. Дробинки, частицы выросли во всю Русь. "Мертвые души" он не "нашел", а "принес". И вот они "60-ые годы", хохочущая "утробушка", вот мерзавцы Благосветовы13 и Краевские14, которые "поучили бы Чичикова". Вот совершенная копия Собакевича - гениальный в ругательствах Щедрин. Через гений Гоголя у нас именно появилось гениальное в мерзостях. Раньше мерзость была бесталанна и бессильна. К тому же, ее естественно пороли. Теперь она сама стала пороть ("обличительная литература"). Теперь Чичиковы стали не только обирать, но они стали учителями общества. - Все побежало за Краевским. К Краевскому. У него был дом на Литейном. "Павел Иванович уже оперился". И в трубу "Отеч. Записок" дал "Евангелие общественности". 26.I.1916 Вот ты прошел мимо дерева: смотри, оно уже не то. Оно приняло от тебя тень кривизны, лукавства, страха.Читать дальше