В Розанов - Последние листья, 1916 год

И скупают. Говоря: "Они продолжать будут. А для начала мы им покажем Синюю птицу и бросим Зеленую палочку". (ХL-летний юбилей "Н.Вр.")34 9.III.1916 Я всю жизнь прожил с людьми мне глубоко ненужными. А интересовался издали. (за копией с письма Чехова)35 Прожил я на монастырских задворках. Смотрел, как звонят в колокола. Не то, чтобы интересовался, а все-таки звонят. Ковырял в носу. И смотрел вдаль. Что вышло бы из дружбы с Чеховым? Он ясно (в письме) звал меня, подзывал. На письмо, очень милое, я не ответил. Даже свинство. Почему? Рок. Я чувствовал, что он значителен. И не любил сближаться с значительными. (читал в то время только "Дуэль" его, которая дала на меня отвратительное впечатление; впечатление фанфарона ("фон-Корен" резонер пошлейший, до "удавиться" [от него]) и умственного хвастуна. Потом эта баба, купающаяся перед проезжавшими на лодке мужчинами, легла на спину: отвратительно, Его дивных вещей, как "Бабы", "Душечка", я не читал и не подозревал). Так я не виделся и с К.Леонтьевым36 (звал в Оптину), и с Толстым, к которому поехать со Страховым было так естественно и просто, - виделся одни сутки37. За жар (необыкновенный) его речи я почти полюбил его. И мог бы влюбиться (или возненавидеть). Возненавидел бы, если 6 увидел хитрость, деланность, (возможно). Или необъятное самолюбие (возможно). Ведь лучший мой друг (друг - покровитель) Страхов был внутренне неинтересен. Он был прекрасен; но это - другое, чем величие. Величия я за всю жизнь ни разу не видал. Странно. Шперк был мальчишка (мальчишка - гений). Рцы38 - весь кривой. Тигранов любящий муж своей прелестной жены (белокурая армянка. Редкость и диво). Странно. Странно. Странно. И м.б. страшно. Почему? Смиримся на том, что это рок. Задворочки. Закоулочки. Моя - пассия. Любил ли я это? Так себе. Но вот вывод: не видя большого интереса вокруг себя, не видя "башен" - я всю жизнь просмотрел на себя самого. Вышла дьявольски субъективная биография, с интересом только к своему "носу". Это ничтожно. Да. Но в "носе" тоже открываются миры. "Я знаю только нос, но в моем носу целая география". 9.III. 1916 Противная. Противная, противная моя жизнь. Добровольский (секретарь редакции) недаром называл меня "дьячком". И еще называл "обсосом" (косточку ягоды обсосали и выплюнули). Очень похоже. Что-то дьячковское есть во мне. Но поповское - о, нет! Я мотаюсь "около службы Божией". Подаю кадило и ковыряю в носу. Вот моя профессия. Шляюсь к вечеру по задворкам. "Куда ноги занесут". С безразличием. Потом - усну. Я в сущности вечно в мечте. Я прожил такую дикую жизнь, что мне было "все равно как жить". Мне бы "свернуться калачиком, притвориться спящим и помечтать". Ко всему прочему, безусловно ко всему прочему, я был равнодушен. И вот тут развертывается мой "нос", "Нос - Мир ". Царства, история. Тоска, величие. О, много величия: как я любил с гимназичества звезды. Я уходил в звезды. Странствовал между звездами. Часто я не верил, что есть земля. О людях - "совершенно невероятно" (что есть, живут). И женщина, и груди и живот. Я приближался, дышал ею. О, как дышал. И вот нет ее. Нет ее и есть она. Эта женщина уже мир. Я никогда не представлял девушку, а уже "женатую", т.е. замужнюю. Совокупляющуюся, где-то, с кем-то (не со мной). И я особенно целовал ее живот. Лица ее никогда не видел (не интересовало). А груди, живот и бедра до колен. Вот это - "Мир": я так называл. Я чувствовал, что это мир, Вселенная, огромная, вне которого вообще ничего нет. И она с кем-то совокупляется. С кем - я совершенно не интересовался, мужчины никакого никогда не представлял. Т.е. или - желающая совокупиться (чаще всего) или сейчас после совокупления, и не позже как на завтра. От этого мир мне представлялся в высшей степени динамическим. Вечно "в желании", как эта таинственная женщина - "Caelestis femina" (Небесная женщина (лат.)). И покоя я не знал. Ни в себе, ни в мире. Я был в сущности вечно волнующийся человек, и ленив был ради того, чтобы мне ничто не мешало. Чему "не мешало"? Моим особым волнениям и закону этих волнений. Текут миры, звезды, царства! О, пусть не мешают реальные царства моему этому особенному царству (не любовь политики). Это - прекрасное царство, благое царство, где все благословенно и тихо, и умиротворено. Вот моя "суббота". Но она была у меня, ей-ей, семь дней. 9.III.1916 И я любил эту женщину и, следовательно, любил весь мир. Я весь мир любил, всегда. И горе его, и радость его, и жизнь его. Я ничего не отрицал в мире; Я - наименее отрицающий из всех рожденных человек. Только распрю, злобу и боль я отрицал. Женщина эта не видела меня, не знала, что я есмь. И касаться ее я не смел (конечно). Я только близко подносил лицо к ее животу, и вот от живота ее дышала теплота мне в лицо. Вот и все. В сущности все мое отношение к Caelesta femina. Только оно было нежно пахучее. Но это уже и окончательно все: теплый аромат живого тела - вот моя стихия, мой "нос" и, в сущности, вся моя философия. И звезды пахнут. Господи, и звезды пахнут. И сады. Но оттого все пахнет, что пахнет эта прекрасная женщина. И сущности, пахнет ее запахом. Тогда мне весь мир усвоился как "человеческий пот". Нет, лучше (или хуже7) - как пот или вчерашнего или завтрашнего ее совокупления. В сущности, ведь дело-то было в нем. Мне оттого именно живот и бедра и груди ее нравились, что все это уже начало совокупления. Но его я не видел (страшно, запрещено). Однако только в отношении его все и нравилось и существовало. И вот "невидимое совокупление", ради которого существует все "видимое". Странно. Но - и истинно. Вся природа, конечно, и есть "совокупление вещей", "совокупность вещей". Так что "возлюбив пот" совокупления ее ipso (тем самым (лат.)) я возлюбил весь мир. И полюбил его не отвлеченно, но страстно. Господи, Язычник ли я? Господи, христианин ли я? Но я не хочу вражды, - о, не хочу, - ни к христианству, ни к язычеству. 10.III.1916 При этом противоречия не нужно примирять: а оставлять именно противоречиями, во всем их пламени и кусательности. Если Гегель заметил, что история все сглаживает, что уже не "язычество" и "христианство", а Renaissance, и не "революция" и "абсолютизм", а "конституционный строй", то он не увидел того, что это, собственно, усталая история, усталость в истории, а не "высший примиряющий принцип", отнюдь - не "истина". Какая же истина в беззубом льве, который, правда, не кусается, но и не доит. Нет: истина, конечно, в льве и корове, ягненке и волке, и - до конца от самого начала: в "альфе" вещей - Бог и Сатана. Но в омеге вещей - Христос и Антихрист. И признаем Одного, чтобы не пойти за другим. Но не будем Сатану и Антихриста прикрывать любвеобильными ладошками. Противоречия, пламень и горение. И не надо гасить. Погасишь - мир погаснет. Поэтому, мудрый: никогда не своди к единству и "умозаключению" своих сочинений, оставляй их в хаосе, в брожении, в безобразии. Пусть. Все - пусть. Пусть "да" лезет на "нет" и "нет" вывертывается из-под него и борет "подножку".Читать дальше