Кэролайн Финкель - История Османской империи. Видение Османа

После многообещающего начала введение книгопечатания арабским шрифтом не оправдало возложенных на него надежд. В партнерстве с Мехмедом Саидом-эфенди (который после 1720 года, когда он вместе с отцом посетил Францию, в 1733 году ездил в Швецию, чтобы получить деньги, которые Карл XII взял в долг у османского казначейства), Ибрагим Мютеферрика успел напечатать семнадцать книг, прежде чем умер в 1745 году. Большинство из них были хрониками Османской империи, но кроме них он напечатал арабско-турецкий словарь, персидско-турецкий словарь, турецко-французскую грамматику, а также историю Афганистана (султан, чтобы не разорить писцов, запретил печатать книги по религии). После смерти своего основателя типография Мютеферрика работала лишь время от времени и в конце концов закрылась в 1796–1797 годах, напечатав за 64 года своего существования лишь 24 книги (большинство из которых вышло тиражом в 500 экземпляров). Похоже, ее закрытие было вызвано не открытым противодействием книгопечатанию арабским шрифтом, а отсутствием интереса у тех немногих, кто умел читать, и кто, по всей вероятности, отдавал предпочтение более чувственным и развлекательным сюжетам рукописных книг. [46] В России Петра Великого рынок печатных книг тоже не был слишком оживленным, несмотря на то что сам он относился с энтузиазмом к печатному делу и понимал, какое значение оно имеет для образования и проведения реформ. Он поощрял публикацию самых разных книг, от исторических хроник до инструкций по эксплуатации, от сводов законов до беллетристики. Это было полной противоположностью той ситуации, которая имела место до его царствования, поскольку за весь период между 60-ми годами XVI столетия, когда в Москве была основана первая типография, и началом его правления были изданы только три книги, которые по своему характеру не являлись «особо религиозными».

То, как власть предержащие Османской империи реагировали на новые веяния XVIII столетия, обычно видно из отчетов различных людей, которых современные авторы считают носителями перемен. В группу таких людей входил Челеби Мехмед-эфенди, а представителем другой группы был печатник Ибрагим Мютеферрика. Третья группа состояла из советников, которые знакомили турок с последними европейскими методами ведения войны, а ее типичным представителем был французский перебежчик, граф Клод Александр де Бонневаль, который в 1716 году, когда Габсбурги разбили турок под Петроварадином, сражался бок о бок с принцем Евгением Савойским, а потом в 1729 году, поссорившись с ним, нашел убежище в Османской империи. Турки знали о том, что изменение методов ведения войны склонило чашу весов в пользу их противников, и одной из первых работ, опубликованных в типографии Ибрагима Мютеферрика после того, как в 1730 году на трон взошел султан Махмуд I, стала инструкция по военной организации, написанная самим книгопечатником. В следующем году Махмуд пригласил Бонневаля в Стамбул и сделал все, чтобы тот начал модернизацию армии. Хумбараки («Бомбардир») Ахмед-паша, как его называли на второй родине, после того как он принял ислам, написал трактат, в котором рекомендовал армии принять западные методы ведения войны и особо подчеркивал необходимость улучшения подготовки личного состава. Хотя его стараниям вредили и французский посол (который видел в нем перебежчика), и ссорившиеся с ним визири, он успешно реорганизовал корпус артиллерии и был привлечен к модернизации литейных заводов по производству имперских пушек и других вооружений, а также пороха. Однако основанная им в 1734 году военно-инженерная школа была закрыта в 1750 году в результате давления со стороны духовенства, а янычары поставили крест на его планах увеличить численность артиллеристов.

Перемены, случившиеся в Османской империи в первой половине XVIII века, были системным явлением, и жизнь известных людей, извлекших выгоду из реалий современного им мира, могла лишь отчасти объяснить суть перемен. Наблюдавшееся в середине столетия относительное спокойствие в отношениях между империей и другими государствами отчасти можно приписать масштабам личностей тех государственных деятелей, которые занимали руководящие должности. Это был своего рода антракт, во время которого появились лучшие, чем когда-либо прежде, возможности урегулировать международные разногласия и споры с помощью дипломатии, а не военного противостояния. Эта тенденция проявилась в снижении статуса военных и в повышении статуса представителей управленческого аппарата, что было неизбежным результатом более длительного процесса преобразования империи из агрессивного государства в государство, более озабоченное проблемами собственной обороны. Теперь продвижение на верхние ступени административного аппарата давало человеку более высокое положение, чем продвижение по иерархической лестнице османской армии. А примером воинского героизма служила стойкая оборона осажденной крепости, а не победоносная оккупация новых территорий.

Рост роли дипломатии как средства урегулирования разногласий сделал более высоким положение канцлера, ответственность которого распространялась и на крайне важную сферу ведения иностранных дел. Османский уполномоченный на переговорах в Карловице Рами Мехмед-паша был канцлером в общей сложности почти восемь лет, прежде чем он, без особого на то желания, ненадолго занял пост великого визиря. Приблизительно таким же образом сложилась и карьера Коджа Рагиб-паши, который был участником мирных переговоров с Надир Шахом, а также переговоров, закончившихся подписанием Белградского договора 1739 года. Он стал канцлером в 1741 году и был великим визирем с 1757 года и до самой своей смерти, наступившей через семь лет. Помимо прочего, Коджа Рагиб был зятем султана и, таким образом, он одним из первых извлек выгоду из тенденции, согласно которой чиновники высокого уровня стали пользоваться все большей благосклонностью. Эта тенденция сохранялась до самого конца империи. Следующие пять человек, занимавших пост канцлера до 1768 года и начала новой фазы войны с Россией, впоследствии были назначены на должность великого визиря. Теперь выходцам из среды военных уже не отдавали предпочтение.

В отличие от военных действий, дипломатическая деятельность способствовала проявлению интереса к своим коллегам и пониманию особенностей их характера, просто потому что людям, ответственным за дипломатические отношения, нужен был поток информации, на основе которой принимались политические решения. В случае Османской империи посольские миссии, осуществлявшиеся отдельными личностями, такие как пребывание Челеби Мехмед-эфенди во Франции в 1720–1721 годах, были разовыми поручениями, с помощью которых аппарат канцлера получал описания необычных и отдаленных стран. Многие другие сообщения такого рода поступали от османских посланников, направленных в Россию, Австрию, Польшу, Швецию и Иран. Продолжался традиционный, но нерегулярный обмен посланниками с моголами Индии. Стимулом к тому была активность Надир Шаха в Иране, которая имела место в 40-е годы XVIII столетия. Передача приветствий нового султана другим монархам также служила поводом для отправки посольства, которое усилиями возглавлявшего его представителя султана должно было полностью соответствовать торжественности этого церемониала. Подобно тому, как в минувшие века это делали в своих отчетах венецианские посланники, возвращавшиеся из Стамбула на родину, османские дипломаты уделяли самое пристальное внимание политике и культуре стран, которые они посещали. Что касается культурного обмена, то он носил двусторонний характер. В те годы более любознательные, чем когда-либо прежде, европейцы путешествовали как в Стамбул, так и в глубинку Османской империи, чтобы собственными глазами увидеть эту страну.