Михаил Ошлаков - Сталин их побери! 1937: Война за Независимость СССР

Сталин знал, что альтернативу его проектам аппарату уже предложил Троцкий, уверенный в необходимости изменения избирательной системы по существу только после победы коммунизма, что гарантировало бы пожизненные права аппарата на власть. Троцкий писал:

Само по себе уравнение политических прав рабочих и крестьян может и не нарушить социальной природы государства, если влияние пролетариата на деревню достаточно обеспечено общим состоянием хозяйства и культуры. В эту сторону должно несомненно вести развитие социализма. Но если пролетариат, оставаясь меньшинством народа, действительно перестает нуждаться в политических преимуществах для обеспечения социалистического курса общественной жизни, значит, самая потребность в государственном принуждении сходит на нет, уступая место культурной дисциплине. Отмене избирательного неравенства должно было бы в таком случае предшествовать явное и очевидное ослабление принудительных функций государства. Об этом, однако, нет и речи ни в новой Конституции, ни, что важнее, в жизни.

Разумеется, аппарату импонировала подобная позиция, и он был твердо намерен свести, в конце концов, сталинские проекты именно к варианту Троцкого.

В этой непростой ситуации в Москву пришла знаменитая телеграмма от секретаря Западно-Сибирского обкома партии Р. И. Эйхе с требованием санкционировать репрессии против затаившихся врагов. Спустя несколько дней аналогичные требования хлынули потоком из всех областей, краев и республик Советского Союза. Демонстрируемое при этом секретарями единство было грозным предупреждением Сталину.

В число «враждебного элемента», подлежавшего репрессиям, включались бывшие кулаки, «церковники и сектанты», бывшие репрессированные по политическим мотивам, бывшие активные участники антисоветских вооруженных выступлений, бывшие члены антисоветских политических партий (включая националистов – грузинских меньшевиков, армянских дашнаков, азербайджанских мусаватистов и пр.), бывшие белогвардейцы и уголовники.

Однако на деле региональная партийная элита и ее безграмотные прихлебатели спешили прежде всего уничтожить молодых и образованных специалистов. Характерный пример такого преступления приведен в фильме «Добровольцы», где старый начальник, горлопан и демагог, пытается расправиться с Николаем Кайтановым.

Так начался тот самый 1937 год.

Вполне естественно, что осуществить задуманные репрессии региональные руководители не могли без самого активного участия органов НКВД и их нового шефа Николая Ивановича Ежова. Обладатель недоброй памяти «ежовых рукавиц», бесспорно, остается не только самой темной, но и самой загадочной фигурой нашей современной истории.

Существует версия о том, что, будучи сам в прошлом секретарем обкома, Ежов поддержал репрессивный почин своих недавних коллег из чувства корпоративной общности. Однако история того, насколько безжалостно и люто расправлялся он с людьми самого различного положения, включая своих бывших коллег и товарищей, делает маловероятным предположение о том, что нарком включился в репрессии только из чувства «биографической нежности» к партийному аппарату.

Надо учитывать, что к моменту прихода Ежова в НКВД в его центральном аппарате всецело царили методы работы, установленные при Ягоде. Руководство НКВД умело делать только одно – арестовывать и выбивать показания. К началу 1937 года у высших чекистов сложилось ложное впечатление о том, что спрос на репрессии будет только возрастать и что, следовательно, наступило их, «чекистов», время. Впав в эту иллюзию, руководство НКВД определенно сорвалось с тормозов, оно стало вести себя нагло и напористо и, словно бросая вызов Сталину, арестовывать всех подряд. Конечно, Ежов, будучи непрофессионалом в вопросах чекистской работы, попав в такую атмосферу, оказался под ее сильным влиянием, зачастую идя на поводу у наиболее волевых сотрудников, таких как его заместитель Фриновский.

По воспоминаниям современников, главной чертой Ежова была исполнительность и аккуратность по службе. Можно предположить, что личные комплексы (Ежов был очень мал ростом) заставляли его трудиться с необузданным старанием, лишь бы доказать себе и окружающим свою человеческую и профессиональную состоятельность. К сожалению, эта черта Ежова наложилась на бушевавшую в стране разоблачительную истерию, которой нарком внутренних дел, конечно, не имел права поддаваться. Ежов же, не будучи сильно умным человеком, отождествлял эту истерию с линией партии и рвался занять в борьбе с врагами первое место, начав уничтожать людей с совершенно иррациональных, математических позиций.

Сталин был в шоке, ведь именно Ежов должен был стать его главной ударной силой в борьбе с аппаратом. Сталин отлично знал Ежова по работе в аппарате ЦК, он проверил его на сверхответственной и тонкой кадровой работе, подключал к ведению «Кремлевского дела» и «Московских процессов» – ничто не предвещало подобной метаморфозы.

В свое время Троцкий писал:

Было бы наивностью думать, будто неведомый массам Сталин вышел внезапно из-за кулис во всеоружии законченного стратегического плана. Нет, прежде еще, чем он нащупал свою дорогу, бюрократия нащупала его самого. Сталин приносил ей все нужные гарантии: престиж старого большевика, крепкий характер, узкий кругозор и неразрывную связь с аппаратом как единственным источником собственного влияния.

Если уж Троцкий в тишине Койоакана запутался в этом вопросе, поставив телегу впереди лошади, то Ежову, безусловно, разобраться в ситуации было тем более сложно. Он и не разобрался. Ежов не понял, что воля партийного аппарата на этот раз расходится с волей Сталина , и неосознанно принял сторону именно аппарата, втянувшись в навязанный ему бюрократией репрессивный конвейер.