Руслан Хасбулатов - Преступный режим. «Либеральная тирания» Ельцина

Мятежные действия бывшего президента Ельцина, который, по мере отступления от Закона, эволюционировал в направлении совершения все более и более тяжких пре­ступлений — это явление в современной мировой истории совершенно уникальное, все еще остающееся безнаказан­ным, хотя характер этих преступлений в силу своей исклю­чительной тяжести не имеет сроков давности. Помимо оче­видных преступлений, подпадающих под статьи «государст­венная измена», «заговор против государственной власти с целью свержения», преступных приказов, направленных на убийство множества людей и пр. и пр., здесь имеется состав преступлений и против человечности, и государственный терроризм. Последний состав — то есть «государственный терроризм» — это уникальное преступление в силу того, что он положил начало террористической деятельности в совре­менной России.

Не Чечню следует считать поворотным пунктом в за­рождении российского терроризма, а Москву и более кон­кретно — ельцинский Кремль, когда по прямым приказам отрешенного на законных основаниях экс-президента, 21 сентября — 3 октября 1993 года совершались целые серии террористических действий, направленные против Верховного Совета России, парламентариев, работников аппарата и других граждан и X Съезда народных депутатов Российской Федерации, который, согласно Конституции Российской Федерации, являлся высшим органом государ­ственной власти России.

С этими действиями ельцинистов связано и взрывное развитие коррупции — в МВД, спецслужбах, армии, госу­дарственном аппарате — поскольку через подкупы и взят­ки ельцинисты обеспечили свою «победу» — все это имело совершенно неприкрытый характер и стало мгновенно рас­пространяться по всей стране.

Быстро стала произрастать организованная преступ­ность, в том числе в экономической сфере, — власть поте­ряла абсолютно свою моральную силу, и, соответственно, цинизм, любые способы обогащения и захвата власти на любом уровне — все это стало нормативным явлением в ельцинской России. Если высшая исполнительная власть, отвергая любую мораль и нравственность, плюя на честь и совесть, отбрасывая и само подобие стыда — добивается своих целей, расстреливая национальный парламент, поче­му преступники не могут совершать самые дерзкие престу­пления?

Конечно, «победили» Ельцин и Черномырдин. Про­играл народ. Ельцин получил самый большой «приз» — бесконтрольную власть в Российской Федерации. Именно «бесконтрольную» — поскольку по-иному править он ока­зался не в состоянии.

Открылась блистательная возможность запугивать об­щество близкой опасностью «кроваво-красно-коричневого террора», «миллионов жертв», «превращения страны в ог­ромный концлагерь» и т.п. В стране, где привыкли постоянно переписывать историю, ее могут изобразить, как угодно пра­вителям. Имеется богатейший исторический опыт. Опять же Ельцин подтвердит свой статус «спасителя демократии» во внешнем мире — там очень хотели, чтобы Ельцин высту­пал именно в амплуа «спасителя Российской демократии». Удалась ли ему эта роль? Лишь на короткий отрезок време­ни, приблизительно октябрь-декабрь 1993 года.

Выиграло и президентское «сотоварищество» — этот «коллективный Распутин», ельцинисты у власти. Они за­ставили всю страну принять их правила игры — пойти на парламентские выборы по тем избирательным законам, которые они сами (под себя) придумали. После «победы» избирательная машина закрутилась с огромной скоростью. В выборах согласилась участвовать даже оппозиция, даже «красно-коричневые», причем на явно невыгодных для себя условиях. Они «подарили» Ельцину ту Конституцию, кото­рую он желал, но народ отвергал. Практически Конституция была отвергнута: за нее проголосовали не четверть избирате­лей, как сообщила избирательная комиссия Рябова, а менее одной пятой (19,5 %) — такую цифру называли некоторые СМИ. Но все, кто очень хотел получить депутатский ман­дат, вопреки воле народа, в том числе коммунисты, сделали вид, что Конституция «прошла»...

Выиграли и сторонники создания «новых» общественно-политических структур, активно поддерживающих Кремль и контролируемых его сторонниками. Они нашли способ пробудить политическую активность определенной части граждан страны — в первую очередь «пассивных ельцинистов», давно уже (как и большинство населения России), впавших в пессимизм и апатию. После «победы» появилась возможность раздувать истерию, строиться в колонны, соз­давать, наконец, какие-то партии и избирательные блоки. Появилась надежда на то, что пассивные и колеблющиеся сторонники Ельцина придут на избирательные участки — не потому, что они вновь поверили в мессианство Ельцина, а потому, что они вновь испугались «теней 30-х годов», не понимая, что эти самые «тени» уже правят страной, приме­няя те же методы, что и в 30-х годах, правда, немного «ли­беральнее».

Выиграло правительство Черномырдина, которое уже было обречено пасть в силу обнаружившейся абсолютной недееспособности, и в целом прогнившая насквозь исполни­тельная власть. Ельцин, как давно заметили наблюдатели, боится «отчетов о проделанной работе». После «победы» у Ельцина (и у правительства, и у всей исполнительной вла­сти) появились вновь возможности пойти на выборы без отчета о проделанном. А если слишком настырные избира­тели и будут задавать вопросы, теперь все можно «валить» на бывшие Верховный Совет и местные Советы — мол, не давали, мешали, саботировали-

Выиграли замкнутые на исполнительную власть право­охранительные органы. Практически исполнительная власть с Ельциным во главе сконцентрировала в своих руках все ветви власти: и исполнительную, и законодательную, и су­дебную. Фактически речь идет об установлении вполне ав­торитарной власти (какие бы «мягкие» формы она не имела бы). Исполнительная власть получила возможность само­вольно принимать и изменять нормативные акты — вплоть до пересмотра положений Конституции. При том изменить или отменить решение исполнительной власти новая зако­нодательная власть не в состоянии еще очень долгое время. Конституция не дает никаких шансов новому парламенту стать парламентом, способным серьезно влиять на внутрен­нюю и внешнюю политику страны. Собственно, российская история вернулась в эпоху формирования Государственной думы после Первой русской революции. Государственная дума имела крайне усеченные права — не могла ни форми­ровать правительство, ни отправлять в отставку членов пра­вительства, ни контролировать его. В сравнении с Верхов­ными Советами эпохи Брежнева создается впечатление, что Государственная дума обладает меньшими полномочиями. Государственная дума — не парламент.