Михаил Елисеев - Митридат против Римских легионов. Это наша война!

В ответ на это гераклеоты отправили послов в Херсонес, Феодосию и на Боспор Киммерийский, прося помощи, а также заключения союза, и их усилия увенчались успехом, а это, соответственно, означало, что с голоду город не умрет В итоге, помыкавшись вокруг Гераклеи, Котта вынужден был снова вернуться под стены и начал готовить приступ, но тут на него свалилась новая напасть — солдаты не желали сражаться. И он был вынужден снова свернуть боевые действия, а потом, плюнув на то, что придется делиться добычей в случае успеха, послал за флотом под командованием Гая Валерия Триария. Блокада города с моря — в этом теперь он видел свой единственный шанс.

Как только Триарий привел к Гераклее 43 боевых корабля, так и Котта подвел свои войска к городу, однако защитники не испугались и вывели навстречу врагу 30 своих. Но их корабли не были до конца укомплектованы ни экипажами, ни морской пехотой, поскольку многих воинов приходилось держать на главной городской стене в ожидании штурма войсками Котты. Морской бой долгое время шел с переменным успехом, но в итоге победа осталась за римлянами — в их рядах сражались родосские корабли и именно им они были главным образом обязаны своей победой. Потеряв 14 кораблей, флот Гераклеи был вынужден отступить, а преследовавшие его победители сумели прорваться в большую гавань — с этого момента для осажденных настали черные дни. Корабли Триария стали перехватывать все суда с продовольствием, которые шли к городу, и в итоге в Гераклее наступил голод, а как следствие появилась чума, из 4000 солдат гарнизона от нее погибла 1000. Но город не сдавался, город боролся и мог бы сражаться дальше, но тут вновь на сцену вышло предательство.

Командир понтийского гарнизона Коннакорик, решив, что с него хватит подвигов, и не желая больше подвергать опасности свою драгоценную персону, вступил в сговор с несколькими знатными горожанами, имея намерение передать город римлянам. Мемнон отмечает, что «Коннакорик, правда, остерегался Котты, как человека с тяжелым характером и не внушающего доверия, но с Триарием он сговорился». Что ж, судя по всему, Котта настолько уже был скомпрометирован своей некомпетентностью в любом вопросе, что с ним просто опасались иметь дело и старались по возможности избегать, зато Триарий охотно пошел навстречу пожеланиям предателей. В полночь Коннакорик тихо вывел войска из казарм, и спокойно посадив на корабли, быстренько отплыл подальше от обреченного города. Примерно в это же время остальные изменники открыли ворота Гераклеи и впустили римлян за стены, легионеры потоком хлынули на улицы спящего и ничего не подозревающего города, а моряки перемахнули через городские укрепления. «И только теперь гераклеоты узнали о предательстве. Одни из граждан сдавались, другие гибли. Сокровища и имущество разграблялись. Дикая жестокость обрушилась на граждан , так как римляне помнили, сколько они перенесли во время морского сражения и какие беды испытали при осаде. Они не щадили тех, кто сбегался к храмам, но убивали их и у алтарей и у статуй. Поэтому из страха неизбежной смерти многие убегали из стен города и рассеивались по всей стране» (Мемнон). Часть беглецов попала в расположение войск Котты, узнав о происходящем, он впал в ярость, и вместе с ним стали выражать недовольство его легионы, у которых из-под носа увели столь лакомую добычу. Собрав свои войска, полководец-неудачник повел их к городу, а там едва не началось самое настоящее сражение между сыновьями волчицы. Одни требовали разделить добычу, другие об этом и слышать не желали, и лишь Триарий сумел остановить готовое вот-вот начаться кровопролитие.

Но стоило только Гаю Валерию отплыть с флотом прочь от Гераклеи, как Котта явил свое истинное лицо, снова захватив город и учинив там неслыханный грабеж и погром. В поисках денег и спрятанных сокровищ люди Марка Аврелия разгромили все городские храмы, сдвигали статуи, снимали изображения богов, а вдруг за ними находится тайник? Алчность, обуявшая полководца, как зараза распространилась на его воинство, и легионеры начали выносить из храмов все, что можно вынести, а потом еще раз прошлись по жилым кварталам, выгребая то, что не унесли солдаты Триария. Город был разграблен подчистую, в нем не осталось практически ничего, зато корабли Котты ломились от захваченной добычи, ради которой стоило пережить и позор Халкидона, и ряд неудач во время осады. А напоследок он распорядился все сжечь, и клубы черного дыма возвестили Азии о трагедии гераклеотов; охваченный огнем город выгорел практически весь. Два года героически сопротивлялась Гераклея римлянам, два года отражала все вражеские приступы и атаки, и, наконец, пала в результате измены. И если поведение Триария в Гераклее вполне соответствовало поведению римских полководцев в захваченных городах, то поведение Котты не лезло ни в какие ворота, во второй раз подряд, ради своих корыстных интересов, разграбить и сжечь город, который уже принадлежал Риму! После всех этих своих подвигов Марк Аврелий отправил легионы к Лукуллу, союзников распустил по домам, корабли по самую палубу набил добычей и с чувством выполненного долга отплыл домой. Но вот с этого момента и начались его беды. Сначала буря утопила много кораблей, которые были перегружены награбленным добром, а часть судов выбросила на мель, лишив тем самым Котту многих ценных вещей. По прибытии на родину в сенате его почтили именем «Понтийского» за взятие Гераклеи, но когда в Риме узнали о том, что ради собственной выгоды он там учинил, то отношение к нему резко ухудшилось: «…народ возненавидел его. К тому же он вызвал зависть столь громадным богатством» (Мемнон). А вот тут и началось, пошла яростная травля этого бесталанного воителя, и, желая смягчить разбушевавшихся соотечественников, а также изменить их отношение к себе, он часть своих богатств сдал в казну. Но травля продолжалась, а в конечном итоге от всей его понтийской добычи не осталось практически ничего, и тут в город прибыли представители Гераклеи и на заседании сената подали на грабителя жалобу. Котта пытался оправдаться, но слово взял сенатор Карбон: «Мы, о, Котта, — сказал он, — поручили тебе взять город, а не разорить его». После него и другие таким же образом обвиняли Котту» (Мемнон). Дошло до того, что незадачливого полководца хотели изгнать из города, но в последний момент передумали и лишили его звания сенатора — страшное наказание для этого тщеславного человека, и редкий случай, когда алчность и корыстолюбие понесли заслуженную кару.

Не менее героически, чем Гераклея, сражалась с захватчиками Синопа, где обороной руководили стратеги Митридата Клеохар и Селевк. Мало того, что жители Синопы отразили все атаки врага, они вели против римлян настоящую войну на море, перехватывая идущие с Боспора караваны с хлебом, которые царевич Махар, изменив своему отцу Митридату, посылал Лукуллу. Именно в римский лагерь под стенами Синопы и прислал Махар, который уже разуверился в победе отца, послов с просьбой о дружбе и союзе. Боспорские уполномоченные вручили полководцу золотой венок, который тот милостиво принял. Договор был утвержден, и продовольствие с Боспора, которое раньше отправляли в Синопу, стало поступать римлянам, что очень осложнило и без того непростую ситуацию в городе. Затем начались раздоры между стратегами, Клеарх хотел сражаться до конца, а Селевк предлагал перебить население и передать город римлянам. В то же время оба они чувствовали, что дело подходит к закономерному итогу. Загрузив своим имуществом купеческие корабли, они отправили их на Боспор, к правителю Махару.