Александр Елисеев - Правда о 1937 годе. Кто развязал «большой террор»?

Возникает вопрос: но как же мог активный коминтерновец и участник левой оппозиции ратовать за сближение с Германией? Может быть, на Радека наговаривают? Тем не менее комплексное изучение политических взглядов этого деятеля убеждает в том, что он вообще придерживался стратегии на сближение коммунистов и националистов. Германофилия была лишь частью, хотя и весьма органической, этой стратегии. Что же до увлечения троцкизмом и левачеством, то они были попыткой наиболее четко обозначить свое неприятие западной плутократии. К тому же Троцкий на определенном этапе заигрывал с русским национальным патриотизмом, используя его в прагматических целях. Так, он писал о «национальном характере» Октябрьской революции. Лев Давидович делал определенные реверансы в сторону национал-большевиков сменовеховского толка, которые, в свою очередь, осыпали его комплиментами (как «вождя русской армии»). На основании этих и других фактов некоторые исследователи, например М. Агурский, считают возможным отнести Троцкого именно к национал-большевикам. Это конечно же неверно, однако уже и сама возможность подобного допущения говорит о многом. Радек, очевидно, тоже считал Троцкого воплощением национал-большевизма. Однако в дальнейшим понял, что вождем национал-большевиков является именно Сталин. И с этого момента стал ревностным сталинистом.

По всей видимости, формирование Радека как национал-большевика следует отнести к 1919 году. Тогда Радек, помогавший организации коммунистического движения Германии, был обвинен в подрывной деятельности властями этой страны и брошен в тюрьму Моабит. Режим пребывания там был довольно свободный, и Радек имел возможность общаться с разными политическими деятелями, находившимися на воле. В заключении его в числе других гостей навещали представители немецкого национал-большевизма, горячо ратовавшие за союз с Советской Россией против демократической Антанты. Одним из посетителей Радека был пионер немецкого национал-большевизма барон Ойген фон Рейбниц. Кроме того, Радек тесно общался с лидерами Германской коммунистической рабочей партии (ГКРП) Генрихом Лауфенбергом и Фрицем Вольфгеймом, которые стояли на позициях национал-большевизма. Основная тема разговоров Радека с его посетителями — это необходимость советско-германского сближения, которое следовало дополнить сближением коммунистов и националистов. Правда, надо отметить, что в то время Радек только начинал осознавать в полной мере всю глубину национал-большевизма. Он полемизировал с Лауфенбергом и Вольфгеймом, выступавшими за объединение с крайне правыми. Причем Радека смущала не столько сама идея объединения (в принципе он допускал такую возможность). Карл Бернгардович считал, что лидеры ГКРП несколько мягкотелы и националисты захотят использовать их в качестве зонтика.

Но, вне всякого сомнения, ярче всего национал-большевизм Радека проявился в 1923 году. Имеется в виду его сенсационная речь, произнесенная 20 июня на расширенном пленуме Исполкома Коминтерна (ИККИ). Она была посвящена молодому немецкому националисту Лео Шлагетеру, казненному за терроризм французскими оккупационными властями в Рейнской области. В Германии началась кампания всенародной солидарности с казненным патриотом. К ней присоединился и Радек. В своей речи он высоко оценил подвиг молодого националиста: «Шлагетер, мужественный солдат контрреволюции, заслуживает того, чтобы мы, солдаты революции, мужественно и честно оценили его». По мнению Радека, националисты должны были сделать правильные выводы из трагической судьбы Шлагетера. Им следовало сосредоточить всю свою борьбу именно против Антанты в союзе с коммунистами, а также с русскими рабочими и крестьянами.

Многие немецкие националисты (например, граф фон Ревентлов) стали обсуждать возможность такого объединения. А коммунистическая газета «Роте Фане» даже предоставила им для этого свои страницы. К дискуссии подключились и нацисты. Члены НСДАП стали посещать собрания коммунистов, а коммунисты — собрания членов НСДАП. Положения Радека поддержали такие лидеры компартии, как Рут Фишер и Клара Цеткин.

Новый курс коммунистов, получивший название линии Шлагетера, продлился недолго. Его провалили догматики из Коминтерна и КПГ. Тем не менее идея объединения коммунистов и националистов была озвучена. В этом направлении будут предприняты некоторые шаги, которые все-таки не приведут к желаемому результату.

Многие исследователи (политологи, историки, философы) давно уже обратили внимание на сходство между коммунизмом и тем, что называют фашизмом (под этим термином объединяют самые разные варианты крайне правой идеологии, имевшие место в 20–40-е годы прошлого века). Кое-кто даже рассуждает о тождестве указанных направлений, что конечно же неверно. Какой смысл был бы тогда в их противостоянии, которое принимало ожесточенный характер? А вот о сходстве действительно говорить можно и нужно. Сходство можно найти вообще между любыми идеологиями. Например, между коммунизмом и либерализмом, которые едины хотя бы в таком вопросе, как роль экономики в общественной жизни. И коммунисты, и либералы стоят именно на позициях экономического детерминизма. Между прочим, в послевоенный период европейское коммунистическое движение перешло на либеральные позиции, и современные коммунисты в большинстве своем представляют нечто вроде левых социал-демократов. А социал-демократы, как известно, есть левое крыло либерализма.

Но это произошло в 60–80-е годы, а в 20-е и 30-е среди коммунистов было очень большое тяготение к национализму. В лагере же националистов наблюдалось движение в сторону коммунизма и социализма. Многие объясняют это взаимопритяжение общностью двух экстремизмов — правого и левого. Дескать, и коммунисты, и «фашисты» хотели пострелять да помучить вволю, вот вам и сходство.

Но постараемся взглянуть на эту проблему с несколько иных позиций. В 20-е годы так называемая мировая капиталистическая система вступила в полосу мощного экономического кризиса. Он сопровождался кризисом политическим. Вскрылись факты потрясающей коррупции, которой способствовали минусы парламентской, демократической системы (прежде всего ее зависимость от крупного капитала). В Германии кризис еще усугублялся и горечью от поражения в Первой мировой войне и тяжестью навязанной извне Версальской системы.

В Европе ответом на мощный кризис стала мощная оппозиция. Иногда она бывала чересчур радикальной, но ведь радикальными были и сами последствия кризиса. Сопротивление капитализму и буржуазной демократии разделилось на два потока — коммунистический и «фашистский». В первом потоке упор делался на социальный протест, и здесь прежде всего обращали внимание на интересы низших классов. Во втором потоке на первый план выдвигали протест национальный, и внимание было поглощено интересами нации и государства. Причем оба потока страдали некоторой однобокостью, замыкаясь либо на классовом, либо на национальном подходе. Но и среди коммунистов, и среди националистов всегда было понимание указанной однобокости, стремление ее преодолеть. Так или иначе, но социалисты пытались сделать шаг навстречу национализму, а националисты — навстречу социализму.