Александр Елисеев - Правда о 1937 годе. Кто развязал «большой террор»?

Вся соль его в том, что любой, даже самый выродившийся и самый антисоциальный режим (строй, порядок) является не грязевым наростом на теле национального организма, как думают революционеры, а его, организма, неотъемлемой частью. Нельзя сменить строй и не разрушить общество. В начале каждой революции происходит переплавка всего и вся, в ходе которой смерть рождает новую жизнь. Это и есть тот «ужас революции», который пугает консерваторов, но без которого невозможна жизнь нации.

Так вот, на первоначальном, хаотическом периоде революции патриоты, думающие о созидании, усилении страны, ее возглавить не могут. Патриот, «убивающий» свою нацию, пусть даже и с благой целью, — нонсенс. Он, конечно, может и должен диалектически сочетать разрушение и созидание, но доминировать все равно будет позитив. Поэтому руководить революцией на разрушительном этапе отрицания могут только нигилисты. Они сразу задают революции «неверное», «антинациональное» направление, которое потом приходится менять новой когорте революционеров.

Это происходит тогда, когда революция начинает превращаться в контрреволюцию, подавляя свое нигилистическое начало, не отказываясь при этом от самой реставрации прежних форм. Тогда и только тогда на арену могут выходить настоящие патриоты, консерваторы новаторского склада, консервативные революционеры. У них появляется шанс стать революционерами по отношению к самой революции, оседлать ее и направить в нужное русло.

Итак, патриот и созидатель не может (вернее, не сможет) вписаться в первый этап революции. Но тогда впору задаться вопросом: как же ему быть в данном случае? Не правильнее ли сохранять жесткую оппозицию к ней?

Действительно, у многих патриотов практически всегда возникает желание занять место в рядах реакции, контрреволюции, которая апеллирует к позитиву, обличая нигилизм революционеров — во многом совершенно оправданно. Но, как это ни парадоксально, на первый взгляд, в данном случае патриот объективно, вне зависимости от своего желания занимает антипатриотические позиции. Ведь революция уничтожает то, что уже сгнило окончательно и бесповоротно, открывая дорогу для дальнейшего развития. Препятствовать этому и бессмысленно, и вредоносно. Можно легко оказаться на содержании у геополитических противников своей страны, обеспокоенных возможностью ее прорыва к новым рубежам. (Такой прорыв происходит неизбежно. Например, английская и российская революции при всех вредных нигилистических последствиях провели промышленную модернизацию своих стран.) Они работают как с революционерами, пытаясь максимально использовать нигилистические моменты самой революции, так и с реакционерами. Последних геополитический противник пытается задействовать так, чтобы они воспрепятствовали любому развитию революции — в том числе и такому, которое ведет к ее перерастанию в позитивную контрреволюцию.

Подобным образом Англия поддерживала французских роялистов, а Антанта — российских белогвардейцев. Подобным же образом гитлеровцы использовали русских фашистов и монархистов красновского образца. И очень часто реакционеры оказываются в одной упряжке с теми революционерами, которые стремятся вести революцию по нигилистическому пути. Здесь можно вспомнить о французских якобинцах, которые боролись против контрреволюционера Наполеона в союзе с теми же самыми роялистами на денежки той же самой Англии. Менее характерный, но все же показательный пример — антисталинизм русских крайне правых эмигрантов, который объективно смыкался с антисталинизмом троцкистов и прочих «пламенных революционеров». И в том, и в другом случае имело место сотрудничество с геополитическим противником. Ультраправые работали на Германию, ультралевые — на США и западные демократии.

По всему выходит, что националист не может связывать свою судьбу ни с революцией, ни с контрреволюцией. Уже на самом первом этапе развития революционного процесса он должен думать о том, как ему действовать в тех условиях, когда указанный процесс перейдет в свою позитивную, контрреволюционную фазу. Задача патриота — изнутри подтолкнуть революционную власть в нужном направлении. Именно такую задачу в 20–30-е годы поставили перед патриотами страны эмигранты-младороссы (Союз «Молодая Россия», позже преобразованный в Младоросскую партию).

По мнению младороссов, большинство эмигрантов ничего не поняли в Октябрьской революции и в последующих за ней событиях. Согласно им Октябрь, несмотря на свою субъективно антирусскую направленность, объективно привел не только к торжеству материализма и интернационализма, но еще и породил новый тип человека героической ориентации, разительно отличающегося от большинства типажей старой России, неспособных обрести всю полноту мужества и самопожертвования. Они были уверены, что «новый человек» органически склонен к патриотизму и на самом деле не соответствует тому типу, который стремятся выработать комиссары-интернационалисты.

От взора младороссов не укрылись процессы, происходившие в СССР в 20–30-е годы и способствующие национальному перерождению советизма. Одним из основных постулатов младороссов была «вера в Россию», то есть вера в способность русской нации переварить большевизм и преодолеть его изнутри, используя все положительное, возникшее за годы советской власти: героический стиль, мощную индустрию, научно-технические кадры, активную социальную политику, плановую экономику и т. д.

Перерождение советизма связывалось ими с активностью «новых людей» — молодых и решительных выходцев из социальных низов — летчиков, полярников, военнослужащих, инженеров, стремившихся превратиться в особую аристократию. Младороссы надеялись, что, окрепнув и осознав свою историческую миссию, «новые люди» сумеют покончить с материализмом, интернационализмом и эгалитаризмом соввласти, совершив победоносную национальную революцию — естественно, без вмешательства иностранцев.

Младороссы хотели всемерно способствовать этому процессу. Они объявили себя «второй советской партией», призванной заменить первую, старую. Сами они были чрезвычайно далеки от исторического пессимизма, разговоров о «гибели России», бесконечного плача о жертвах и лишениях. Младороссы уверяли, что «всякая внутренняя смута в конечном счете всего только эпизод».

Стратегия младороссов заключалась в том, чтобы не просто бороться с «неправильной» революцией (по их убеждению, любая революция имеет корни в действительной потребности общества), но доводить ее до результата, прямо противоположного тому, которого желают ее руководители. Поэтому они желали не только преодолеть большевизм, но и развить некоторые его моменты до национал-патриотизма.