Артем Драбкин - 22 июня. Черный день календаря

Как и следовало ожидать, 22 июня был открыт счет потопленных немцами советских гражданских судов. Первым стал пароход «Гайсма» (3077 брт). Он следовал из Риги в Любек с грузом леса. В 3:45 пароход у юго-восточного берега острова Готланд был атакован немецкими торпедными катерами S-59 и S-60, которые обстреляли судно, а затем потопили его двумя торпедами. Погибло шесть человек, попали в плен еще двое. Оставшиеся 24 члена экипажа через 14 часов добрались на шлюпке до латвийского берега в районе маяка Ужава, где похоронили скончавшегося от ран капитана Н. Г. Дувэ. Еще одной жертвой немецких катерников стал транспорт «Лииза», следовавший из Лиепаи в Палдиски с грузом цемента и колючей проволоки. Он был в 23:15 22 июня задержан катерами немецкой 2-й флотилии у побережья острова Хийумаа (Даго). Немцы позволили экипажу покинуть корабль, который затем был торпедирован катерами S-43 и S-106. Экипаж (14 мужчин и 1 женщина) был взят в плен и принят на борт S-106.

Советский военно-морской флот традиционно противопоставлялся армии и военно-воздушным силам в отношении боеготовности. В отличие от оглушительного разгрома на аэродромах и стремительной потери позиций на границе флот по большому счету отделался испугом. Считается, что причиной этого было своевременное приведение флота в боевую готовность. Однако справедливости ради следует отметить, что первопричиной все же был низкий приоритет цели «советский ВМФ» в немецких военных планах. Но даже при этом 22 июня вполне могло стать «днем позора». В этом отношении показателен следующий эпизод. Немецкие подводники обнаружили ночью с 21 на 22 июня на Таллинском рейде стоявший на якоре линкор «Октябрьская революция». Командир отряда подводных лодок капитан Бирнбахер запросил по радио разрешение на атаку. Из Вестенде был дан положительный ответ, но Бирнбахер его не услышал. Он запросил базу еще несколько раз, но ответа все так же не слышал. Счастливое стечение обстоятельств спасло «Октябрину». Боеготовность кораблей и морской авиации запаздывала, мины были поставлены немецкими самолетами у главных баз флота фактически безнаказанно. Внезапная атака крупными силами авиации могла привести к фатальным последствиям. Флот был в двух шагах от потенциального «Перл-Харбора».

В России немцы наткнулись на ожесточенное сопротивление.

Вопросам действий и принятий решений руководством страны в первые часы войны посвящены многочисленные мемуары и исследования. Слишком велика цена, которую пришлось заплатить стране, чтобы дождаться следующего мирного дня, 9 мая 1945 г. Анализ, сопоставление и интерпретация документов и воспоминаний очевидцев продолжается и будет продолжаться. Однако постепенно, с уходом поколения, пережившего войну, переходя из плоскости публицистической в историческую, теряя остроту и болезненность. Война явилась серьезным испытанием советской государственности, системы власти и управления страной на прочность. Несомненно одно: начало войны было шоком для всех, включая высшее руководство. Как писал в своей книге Г. К. Жуков: «Тем временем первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н. Ф. Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление.

Мы тут же просили И. В. Сталина дать войскам приказ немедля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику.

— Подождем возвращения Молотова, — ответил он. Через некоторое время в кабинет быстро вошел В. М. Молотов:

— Германское правительство объявило нам войну.

И. В. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался.

Наступила длительная, тягостная пауза».

Однако уже через несколько минут люди, сидевшие в этой комнате, начинают принимать решения и отдавать распоряжения. Да, не всегда адекватные, исходившие из ложных представлений и информации, однако необходимые для перестройки всей страны «на военные рельсы». Впереди еще будет осознание случившегося, кризис государственного управления, связанный со сложным и непредсказуемым характером войны, и последовавшие решения по созданию новых чрезвычайных органов власти. Потребовалось какое-то время, чтобы создать Ставку, ГКО, способные эффективно контролировать управление страной в условиях войны. Но уже в первый день ПВС СССР издал указы: «О мобилизации военнообязанных…», «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения», «О военном положении», «Об утверждении положения о военных трибуналах…».

Вспоминает главный редактор газеты «Красная звезда» Д. И. Ортенберг:

«Около пяти часов утра нарком вернулся из Кремля. Позвали меня:

— Немцы начали войну. Наша поездка в Минск отменяется. А вы поезжайте в „Красную звезду“ и выпускайте газету…

Уже вечером 22 июня пророческие слова Молотова знала и повторяла вся страна.

Наша старенькая тихоходная ротация выдает последние тысячи очередного номера „Красной звезды“, датированного 22 июня. Делали его накануне, до начала войны — делали обычно. Вполне мирный номер! Текущие армейские дела: минометный взвод на учениях… задачи оружейных мастеров… самообразование ротных политработников… окружная конференция рационализаторов… Спокойный, деловой тон. Ни одного слова о немецко-фашистских захватчиках, о гитлеровской агрессии. Даже на четвертой полосе, почти целиком посвященной международным событиям, в сообщениях об агрессивных действиях фашистской Германии и ее союзников в Европе, на Ближнем Востоке, в Африке — совершенно бесстрастная терминология: „противники“, „войска Германии“, „войска Италии“…

Теперь требовался крутой поворот — надо делать совсем иную газету. Пока я прикидывал, с чего начинать, узкие редакционные коридоры уже заполнились людьми. Небольшой конференц-зал они завалили чемоданчиками, шинелями и прочими походными атрибутами. Все в редакции бурлило и гудело. День воскресный, выходной, но сотрудники явились на службу без вызова. Все — в полевом снаряжении, некоторые даже компас прихватили. Каждый рвался туда, где уже завязалась битва. После горячих споров — кому на какой фронт отправиться — явились ко мне с готовыми заявками. Однако кто-то же должен был делать газету в Москве, а кого-то следовало придержать пока в резерве, на случай непредвиденных выездов в действующую армию. Не обошлось без обид и даже пререканий: почему, мол, я должен остаться здесь, чем я хуже других, почему такая несправедливость? Пришлось незамедлительно напомнить, что порядки и дисциплина у нас военные…»