Гай Плиний - Письма Плиния Младшего, Панегирик императору Траяну

(7) Прихожу в сенат, прошу слова14, говорю некоторое время при величайшем сочувствии. Когда я подошел к самому преступлению, намекнул на подсудимого, не называя, однако, его имени, со всех сторон поднялись крики: "Мы должны знать, о ком ты докладываешь вне очереди!". "Кто может быть подсудимым до доклада?". "Остаться бы живыми нам, уцелевшим!". (8) Я слушал невозмутимо, бесстрашно: так сильно дело своей правотой и настолько твой страх или уверенность в себе зависят от того, не одобряют люди твоих поступков или не хотят их.

Было бы слишком долго перечислять все, что тогда бросали мне с разных сторон. (9) Под конец консул обратился ко мне: "Секунд, ты скажешь вместо своего мнения то, что хочешь" 15. "Ты разрешил,- говорю я, - то, что до сих пор разрешал всем". Я сажусь; начинаются другие дела. (10) Между тем один мой друг, консуляр, отзывает меня в сторону и нападает в обдуманной речи за то, что я будто бы выступил; слишком смело и неосторожно; он зовет меня назад, уговаривает перестать и даже добавляет: "Ты обратил на себя внимание будущих государей" 16. "Пусть, - ответил я, - только бы плохих". (11) Едва он отошел, как начал другой: "На что ты осмеливаешься? Куда стремишься? Каким опасностям себя подвергаешь? Почему доверяешься настоящему, не зная будущего? Ты задеваешь человека, ставшего уже префектом эрария17, в недалеком будущем консула и, кроме того, пользующегося таким влиянием, опирающегося на таких друзей!". И он назвал кого-то, кто тогда, по упорным и двусмысленным слухам, получил на востоке командование большой и прославленной армией18. (12) На это я ответил: "Все обдумано мной и заранее душой моей взвешено 19: я не отказываюсь, если так придется, понести наказание за честный поступок, лишь бы отомстить за позорный".

(13) Уже пришло время вносить предложение. Говорит Домиций Аполлинарий, консул будущего года20, говорит Фабриций Вейентон, Фабий Постумин, Биттий Прокул, коллега Публия Церта, о котором шло дело, отчим моей жены, которую я потерял, после них Аммий Флакк. Все защищают Церта, еще не названного мною, как будто он уже назван, и своей защитой утверждают преступление, оставшееся как бы невыясненным. (14) Нет необходимости пересказывать, что они еще говорили; ты найдешь это в моих книгах: я все это передал их же словами.

(15) Против выступают Авидий Квиет и Корнут Тертулл: Квиет говорит, что несправедливо отталкивать жалобы скорбящих, что не следует отнимать у Аррии и Фаннии права жаловаться и что важно не звание человека, а его дело. (16) Корнут говорит, что он консулами21 назначен в опекуны дочери Гельвидия по просьбе ее матери и отчима; он и сейчас не позволит себе пренебречь своими обязанностями, причем он ставит предел своей скорби и сочувствует сдержанности этих превосходных женщин, которые довольствуются тем, что напоминают сенату о кровавой угодливости Публия Церта и просят, если не будет наложено наказания за очевидное злодеяние, то хотя бы чего-то вроде цензорского клейма 22. (17) Тогда Сатрий Руф произнес уклончивую и двусмысленную речь: "Думаю, что если Публиций Церт не будет оправдан, то ему нанесли обиду, ведь его назвали по имени друзья Аррии и Фаннии, назвали и его друзья. Мы не должны беспокоиться: ведь судьями будем мы, которые составили об этом человеке хорошее мнение. Если он, как я надеюсь и хочу, невиновен, то я верю, вы сможете его оправдать, пока что-нибудь не будет доказано".

(18) Так они говорили и в том порядке, как их вызывали. Доходит очередь до меня. Встаю, произношу начало, которое помещено в моей книге, отвечаю каждому. Удивительно, с каким вниманием, с какими возгласами выслушали меня все те, кто только что громко возражал: такой поворот произвело благородство дела, ход речи или упорство обвинителя. (19) Кончаю. Начинает отвечать Вейентон23, никто не может этого вынести, его перебивают, шумят настолько, что он говорит: "Прошу вас, отцы сенаторы, не вынуждайте меня умолять о помощи трибунов". Трибун Мурена немедленно воскликнул: "Разрешаю тебе говорить, почтенный Вейентон"; но и после этого все-таки раздаются громкие возражения. (20) Тем временем консул, вызвав сенаторов по имени и проведя голосование, распускает сенат и покидает Вейентона, все еще стоящего и пытающегося говорить. По поводу этого оскорбления (так он это называл) он много жаловался гомеровским стихом:

? ?????, ? ???? ?? ?? ???? ???????? ??????? 2*. [2* Старец, жестоко тебя ратоборцы младые стесняют (Илиада, VIII, 102).]

(21) Не было почти ни одного человека в сенате, который не обнимал бы меня, не целовал и не осыпал наперерыв похвалами за то, что я, навлекши на себя вражду, вернул к жизни давно забытый обычай публичных обсуждений и что я, наконец, избавил сенат от ненависти, которой пылали к нему прочие сословия за то, что, строгий к другим, он щадил одних только сенаторов, которые как бы взаимно укрывали один другого.

(22) Все это произошло в отсутствие Церта; он или подозревал нечто подобное, или был болен: так по крайней мере извинял он свое отсутствие24. И доклад о нем император не отослал обратно в сенат25. Я, однако, добился того, чего домогался: получил консульство коллега Церта26, а Церт - преемника; и случилось совсем так, как я сказал в конце: "Пусть он отдаст при наилучшем государе ту награду, которую получил от наихудшего".

Потом уже я записал свою речь, насколько это было для меня возможно, многое добавив. (24) Случайно, но как будто и не случайно, Церт, спустя несколько дней после издания моей книги, заболел и скончался. (25) Мне рассказывали, будто в его сознании и перед его взором мелькала такая картина: он видел, что я угрожал ему мечом. Не решусь утверждать, что это правда; примера ради важно, чтобы это казалось правдой.

(26) Вот тебе письмо, не меньшее, если подумать о размере письма, чем книги, которые ты прочитал. Поставь это в вину себе самому, раз ты не был удовлетворен книгами. Будь здоров.

14

Плиний Тациту привет.

Ты сам себе не рукоплещешь, и я ни о ком не пишу более искренне, чем о тебе. Будет ли потомкам какое-нибудь дело до нас, я не знаю1, но мы, конечно, заслуживаем, чтобы было, не за наши таланты (это ведь слишком гордо), но за рвение, труд и уважение к потомству. Будем только продолжать начатый путь, который, правда, немногих привел к блеску и славе, но многих вывел из мрака и молчания. Будь здоров.

15

Плиний Фалькону1 привет.

(1) Я сбежал к себе в Этрурию, чтобы пожить по своей воле. Это, однако, невозможно даже и в Этрурии: мне не дают покоя записки селян2, поступающие со всех сторон и полные жалоб. Я читаю их еще неохотнее, чем собственные; и свои-то ведь я читаю с неохотой. (2) Пересматриваю некоторые незначащие речи3; после большого перерыва это и скучно и тягостно. Счета заброшены, словно меня здесь и нет4. (3) Иногда я сажусь верхом и разыгрываю в некоторой степени роль хозяина: объезжаю часть поместий5 ради прогулки. Ты же храни свою привычку и описывай нам, деревенским жителям такого сорта, городские события6. Будь здоров.