Свободин Петрович - НАРОДОВОЛЬЦЫ

З а п а дни к. В славянофильстве хотите спастись, свет Иван Сергеевич, – это при историческом-то повороте нашем к Западу. Поздно, батенька, промышленность не позволит, биржа – слыхали, – биржа и не позволит!

Левый. А я вам говорю, дело идет к конституции, – нельзя игнорировать процессы, происходящие в стране в последние двадцать лет!

Пра в ы й. Никаких процессов нет, есть триста смутьянов, отправьте их на каторгу, и все будет спокойно.

Левый. Это политическая слепота!

Правый. Что надо, видим-с, – между прочим, и подстрекательские статейки в вашем почтенном издании-с!

Внезапно входит Лорис -Меликов.

Лорис. Господа редакторы! Я счел за необходимость пригласить вас, чтобы просить в направляемых вами изданиях не возбуждать умы читателей надеждами на скорые и кардинальные перемены в правлении нашего отечества. Я требую не употреблять само слово «конституция» под страхом запрещения издания! Мы живем в ужасное время злодейских действий кучки анархистов, возбуждающих молодые и незрелые умы. Правительство будет действовать твердо и подавит самыми жестокими мерами преступные заговоры! ( Выходит на авансцену, взяв под руку Лев о го. ) Поймите и вы меня, я поклонник вашей уважаемой газеты, разделяю ее программу, я за конституцию, скажу вам более – проект уже есть, но помогите мне, не раскрывайте карт… Партия Аничкова дворца, наследник, Победоносцев спят и видят мое фиаско, они пугают е г о конституцией, умалением власти, а вы… Самое опасное сейчас – это спугнуть… ( Оставляет Левого и берет под руку Славянофила. ) То, что делает ваш Славянский комитет, возбуждает во мне чувство интереса и глубокой признательности – русские формы, только русские формы… вече… земский собор… ( Оставляет Славянофила и берет под руку Западника. ) Связи с Европой, с миром, торговля, промышленность – это и моя программа. У меня этот «славянский базар» вот где сидит! ( Оставляет З а падника и мягко берет под руку Правого. ) Михаил Никифорович, верьте мне, я прекращу это либеральное словоизвержение, но поймите действия властей – нельзя возбуждать умы, надо тонко, тонко, а вы, дорогой, с плеча! Аресты производятся, я вырву этот социалистический гнойник, но не кричите же на всю Россию об этом, не опережайте, администрации, не раскрывайте ее действий! Я надеюсь на вас! Прощайте! ( Выходит на с е редину приемной и обращается ко всем. ) Господа, вам все ясно! Я уверен, что все печатные издания будут работать рука об руку на благо России и русского народа. Так ведь, господа!

Крики одобрения, все довольны, несколько хлопков. Лорис ш и роким жестом отпускает собравшихся.

Т о л п а на петербургском перекрестке становится ожи в леннее. Появ и лись две девушки-курсистки, еще чаще кричит т о р г о в к а, Нищенка ходит от группы к группе, попрошайничая.

Проходит ч е л о в е к в черном пальто и в очках, останавл и вается. Б а б а и Крестьянин пристал ь но на него смотрят. Офицер подходит и оглядывает его с ног до головы.

Ч е л о в е к в о ч к а х. Что вам угодно?

Офицер. Подозрительно…

Человек в очках. Что? Что подозрительно?

Офицер. У вас очки.

Две девушки в стороне.

Первая девушка. Здравствуй! Я так бежала, так спешила…

Вторая девушка. Ты на суде была, да? Рассказывай!

Первая девушка. Да что ты, туда чистенькую публику пускали, привилегированную, вот моего папашу… Стыдно, так стыдно!

Вторая девушка. Что ж удивляешься? Публичный процесс в понятиях Зимнего дворца! Но все равно мир узнает, речь Желябова у меня!

Б а б а. Из тех и есть!

Крестьянин. Как пить дать, ишь, а, смотри, какой!

Человек в очках. Да если я без очков не вижу, как прикажете быть!

Торг о в к а. Горячие с мясом, горячие с мясом, а вот горячие!..

Вторая девушка. Слушай, у меня записка Гольденберга, надо переправить за границу, нашим…

Первая девушка. Поверил жандармам! Какой ужас! Какой позор!

Вторая девушка. Слушай, написал: простите, не поминайте лихом. Узнала: задушил себя полотенцем… В камеру пришел и…

Первая девушка. Как Иуда!.. Стыдно, так стыдно…

Офицер. Сами видите, какое теперь время, могли бы очки дома оставить…

Человек в очках. Да я же не из франтовства ношу очки, а если вы сомневаетесь, то пройдемте ко мне домой, я документы покажу.

Крестьянин. Документ, ишь, нашел чем страдать!

Мальчишка , который все время вертелся вокруг нище н ки, вдруг залез кому-то в карман. Крестьянин кинулся к нему, выв о рачивает руку. Мальчишка ревет, призывает от боли мамку, его допрашивают: «Кто ты, живешь где?» Сквозь рев он отвечает: « Тверской я, а-а-а, в учении, а-а-а… »

И вспыхивает, но в ином, уже тягучем, тоскливом ритме второй диве р тисмент: баба запевает песню, что-нибудь вроде: «А в деревне той все дождь, дождь… Когда станешь большая, отд а дут тебя замуж…» Эту песню она поет долго, может быть, п о вторяя ее два раза, до начала монолога прокурора о том, как пр о ходил день убийства царя.

П ров и н ц и а л. И я говорю, не надо правосудия, пытать их надо, такую отраву изобрести, чтобы тайно в тюрьме наводить и чтобы на теле ничего не оставалось!

Торговка. Горячие с мясом, горячие с мясом!

Западник. Ужасно, ужасно…

Первая девушка. Их повезут, их повезут на черных колесницах, а мы тут… Стыдно, так стыдно, так стыдно…

Вторая девушка. Слушай, у меня письмо Льва Толстого, он обратился к царю, просит помиловать, слушай вот слова его: «Убивая, уничтожая их, нельзя бороться с ними. Не важно их число, а важны их мысли, для того чтобы бороться с ними, надо бороться духовно!»

Сановник. Я понимаю, господа, – грубый рабочий, Тимофей Михайлов, попавший под полное влияние Желябова…

Западник. Это хорошо показал прокурор.

Сановник. Но Кибальчич, умный, интеллигентный человек…

Западник. Мог бы составить славу российской науки!..

Левый. Все они, господа, натуры исключительные, как хотите, И не часто Россия такую душевную силу, цельность являла, что говорить… ( Огляд ы вается, понизив голос. ) Мы здесь на панели глядим, с утра до ночи в компромиссах вязнем, а они… Задумано и исполнено, и злоба наша – ничто им!

Сановник. Пустое! Фанатизм, фанатизм и фанатизм – иного объяснения не нахожу!

Вторая девушка. Слушай, а каков Михайлов?

Первая девушка. Саша?

Вторая девушка. Нет, Тимофей. Сашу еще в прошлом году арестовали.

Первая девушка. Но почему «Народная воля» писала новому царю? Почему не на фабрики? Мне говорили, на фабриках хотели выступить, право, даже обижались, говорят…