Вадим Роговин - Партия расстрелянных

Чем известней была личность подсудимого и значительней — его революционные заслуги, тем чаще Вышинский напоминал, что видит в нём лишь «контрреволюционного бандита». На процессе «право-троцкистского блока» он заявил Раковскому, которого даже антикоммунист Конквест называет «легендарной личностью»: «Вы в своих объяснениях сегодня вообще допускали целый ряд таких выражений, как будто вы забываете, что речь идёт о вас, как о члене контрреволюционной, бандитской, шпионской, диверсионной организации изменников. Я считаю себя обязанным… просить вас держаться ближе к существу совершённых вами изменнических преступлений, говорить без философии и тому подобных вещей, которые здесь совершенно не к месту» [225] Процесс право-троцкистского блока. С. 269. .

Согласно свидетельству Орлова, руководители НКВД не имели права сообщать Вышинскому об инквизиторских приёмах, применяемых к подследственным. Они раскрывали ему лишь некоторые свои карты, указывая на опасные места, которые требовалось обойти на судебных заседаниях. Сценарий будущего процесса, «преступления», в которых подсудимые должны были сознаться,— всё это сочинялось без участия Вышинского. Его допускали к допросам на предварительном следствии лишь тогда, когда обвиняемый уже дал признательные показания. Поэтому «Вышинский сам ломал себе голову, пытаясь догадаться, какими чрезвычайными средствами НКВД удалось сокрушить, парализовать волю выдающихся ленинцев и заставить их оговаривать себя. Одно было ясно Вышинскому: подсудимые невиновны. Как опытный прокурор, он видел, что их признания не подтверждены никакими объективными доказательствами вины… От Вышинского не только не зависела судьба подсудимых,— он не знал даже, какой приговор заранее заготовлен для каждого из них» [226] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. С. 294. . Он твёрдо знал лишь то, что малейшая осечка на процессе роковым образом скажется на его собственной участи.

С судьбой Вышинского трагически переплелась судьба Сольца, которого называли «совестью партии». Сольц на протяжении многих лет возглавлял высший партийный суд — партколлегию ЦКК. Хотя на этом посту он не мог не принимать участия в исключении из партии троцкистов, ему, по свидетельству Орлова, «только в последние годы жизни пришлось под влиянием всеобъемлющего террора повторить сталинскую клевету насчёт Троцкого» [227] Там же. С. 300. .

В 1937 году Сольц, занимавший пост помощника прокурора СССР по судебно-бытовому сектору, пытался получить доступ к следственным делам некоторых старых большевиков. Знавший Вышинского ещё по учёбе на юридическом факультете, Сольц потребовал от него показать материалы дела своего соратника по большевистскому подполью и нарымской ссылке Трифонова. В ответ на выраженное Сольцем сомнение в виновности Трифонова Вышинский произнёс обычную в те годы фразу: «Если органы взяли, значит, враг». На это Сольц закричал: «Врешь! Я знаю Трифонова тридцать лет как настоящего большевика, а тебя знаю как меньшевика».

Осенью 1937 года Сольц выступил на собрании Свердловского районного партактива с требованием создать комиссию для расследования деятельности Вышинского. После этих слов часть зала замерла от ужаса, но большинство стало кричать: «Долой! Вон с трибуны! Волк в овечьей шкуре!» Сольц пытался продолжать речь, но его стащили с трибуны [228] Трифонов Ю. Собр. соч. Т. 4. М., 1987. С. 23—24. .

В феврале 1938 года Сольц был уволен из прокуратуры. Он пытался добиться приёма у Сталина, с которым во время работы в подполье ему приходилось спать на одной койке. Когда Сталин отказался принять его, Сольц объявил голодовку. После этого его поместили на два месяца в психиатрическую больницу. Но и оттуда он вышел не окончательно сломленным. В сентябре 1939 года он послал письмо Ульриху, с которым в своё время работал в комиссии ЦИК по амнистиям. В этом письме он сообщал: «21 апреля 1939 года была осуждена коллегией Верховного суда моя племянница Анна Григорьевна Зеленская, разошедшаяся с Зеленским лет 10 назад и проживавшая… у меня на квартире, из которой она была взята в недобрые дни, когда дела сочинялись и обвинения составлялись под руководством Вышинского».

Отмечая, что за последнее время в «Правде» стали часто появляться сообщения о клеветниках, по доносам которых были осуждены многие невинные люди, Сольц писал: «Я полагаю, что вина клеветников не столь велика, если суд таков, что так охотно прислушивается к оговорам и по ним судит. Отвечать крепче гораздо должны неправедные судьи и прокуроры, которые допускают такие приговоры».

С нескрываемым сарказмом и возмущением Сольц упоминал о том, что «недавно разразился статьёй в „Правде“ председатель Верховного суда СССР Голяков. В ней он разъясняет, что суд должен быть правильный и права подсудимого ограждены. На деле, признает он, это во многих случаях не соблюдается, чему он приводит много примеров. Их, к сожалению, гораздо больше, их многие тысячи, и поздно немного обращается Голяков с призывом улучшить работу суда».

В заключение Сольц обращался к Ульриху со следующими требованиями: «Надо более решительными мерами воздействовать на господ судей… Я прошу вас затребовать дело [Зеленской] и сказать своё слово. Если вы этого не сделаете, то по существу за это неправое дело будете нести ответственность и Вы» [229] Реабилитирован посмертно. М., 1988. С. 187. .

Во время войны Сольц в составе группы старых большевиков был эвакуирован в Ташкент. Там он находился в состоянии глубокой депрессии. Встречавший его в эвакуации Ю. Трифонов вспоминал, что Сольц «непрерывно писал на длинных листах бумаги какие-то бесконечные ряды цифр. Не знаю, что это было. Возможно, он писал старым подпольным шифром нечто важное» [230] Трифонов Ю. Собр. соч. Т. 4. С. 24. . Умер Сольц за несколько дней до конца войны. Ни одна газета не поместила о нём некролога.

Что же касается Вышинского, то он был щедро вознагражден Сталиным. В 1939 году он был избран членом ЦК ВКП(б), академиком и назначен на пост заместителя председателя Совнаркома. В дальнейшем он работал первым заместителем министра, а затем министром иностранных дел — до 1953 года, когда этот пост был возвращён Молотову. Умер Вышинский почти через два года после смерти Сталина, находясь на посту постоянного представителя СССР в ООН.

Политический портрет Вышинского будет не полон, если не сказать, что из репрессий он извлекал не только карьерные, но и корыстные, имущественные выгоды. Так, после ареста Серебрякова, одного из главных обвиняемых на втором московском процессе, Вышинский приобрёл его кооперативную дачу. Получив кооперативный пай Серебрякова, Вышинский перевел дачу на баланс хозяйственного управления Совнаркома и построил рядом с ней ещё одну дачу, обошедшуюся государственной казне в 600 тыс. рублей. После того, как в 1945 году распоряжением Совнаркома за подписью Сталина были подарены новые дачи «особо отличившимся в войне», в том числе Вышинскому, он сдал свою прежнюю дачу в аренду, получив тем самым постоянный источник нетрудового обогащения [231] Ваксберг А. Царица доказательств. Вышинский и его жертвы. М., 1992. С. 100—105. .