Вадим Роговин - Партия расстрелянных

Фальсификаторской работе Вышинского посильную помощь оказывало множество лиц, использованных для идеологического обоснования процесса.

Показательны в этом отношении воспоминания Е. А. Гнедина, в обязанности которого входило цензурование сообщений присутствовавших на процессе иностранных журналистов. Когда после первых заседаний суда он обнаружил, что зарубежные корреспонденты отмечают явные несуразности в показаниях Бессонова, то поспешил рассказать об этом Вышинскому, который ответил «чисто деловым образом»: «Хорошо, я переговорю с Сергеем Алексеевичем».

Сам Гнедин ощущал непрочность своего положения, потому что он работал первым секретарём посольства СССР в Берлине в 1935—1937 годах, когда Бессонов занимал там должность советника. Бессонов упомянул на процессе о «нелегальной связи» Гнедина с Бухариным и Радеком, хотя добавил, что «Гнедин был робок и ни в чём не участвовал» [232] Гнедин Е. Выход из лабиринта. М., 1994. С. 36—37. . Эти слова не вошли в стенограмму процесса, а Гнедин был арестован лишь спустя год, в связи с попыткой фабрикации «дела Литвинова».

Освещение процесса на страницах советской печати было поручено целой когорте журналистов и литераторов. Писатель Авдеенко, работавший в то время в «Правде», вспоминал, что после его обращения к Кольцову с просьбой получить пропуск на процесс, Кольцов посмотрел на него «с какой-то странной тревогой» и доверительно сказал:

— Зря ты туда рвешься. Не ходи!.. Там такое творится — уму непостижимо. Все говорят одно: Военная коллегия, государственный обвинитель, защита, свидетели и сами подсудимые. Странный процесс. Очень странный. Я сбежал оттуда. Не могу прийти в себя от того, что увидел и услышал.

Авдеенко рассказывал, что эти слова Кольцова он слушал «удивлённо, с нарастающим возмущением, хотя всегда доверял ему всей душой» [233] Авдеенко А. Наказание без преступления. М., 1991. С. 189—190. . Впрочем, на следующий день в «Правде» появилась статья «сбежавшего» с процесса Кольцова под названием «Свора кровавых собак» [234] Правда. 1938. 3 марта. .

Брат Кольцова Борис Ефимов свои отклики на процесс публиковал в форме карикатур. На одной из них была изображена двухголовая тварь (одна голова с лицом Троцкого, другая — с лицом Бухарина) со звериными лапами и шерстью, ведомая на поводке рукой со свастикой [235] Правда. 1938. 6 марта. .

После процесса на всех экранах страны демонстрировался фильм «Приговор суда — приговор народа», в котором была запечатлена обвинительная речь Вышинского. В ней Вышинский превзошёл самого себя, доказывая, что вскрытый на процессе заговор был намного более грандиозным, чем те, о которых шла речь на предыдущих процессах, поскольку он объединил многочисленные подпольные группы троцкистов, правых и националистов из всех республик. Обрушивая на подсудимых потоки самой грязной брани, Вышинский называл их «бандой уголовных преступников… которых даже уголовники третируют, как самых падших, самых последних, презренных, самых растленных из растленных» [236] Процесс право-троцкистского блока. С. 551. .

В последнем слове большинство подсудимых квалифицировали свои преступления почти в тех же выражениях, которые употреблял Вышинский. Рыков подчёркивал, что он «выдал и разоблачил» всех своих бывших единомышленников, «кто сохранился на моей памяти». Он заявлял, что хочет использовать своё последнее слово для того, чтобы «по мере сил повлиять на тех моих бывших сторонников, которые, может быть, до настоящего времени не арестованы и не разоружились и о которых я не знал или запамятовал… Мне бы хотелось, чтобы… они все поняли, что разоружение, даже с риском каких-нибудь лишений или даже арестов, одно только даёт какое-то облегчение» [237] Там же. С. 654. . Иванов упрекал Бухарина в том, что тот «не договаривает здесь всей правды… потому, что он хочет сохранить те остатки враждебных сил, которые ещё прячутся в своих норах» [238] Там же. С. 642. . Тем самым подсудимые недвусмысленно давали понять, что террор не ослабнет после данного процесса.

Розенгольц говорил, что ему хочется в своём «последнем обращении к людям… вспомнить то, что было хорошего в моей жизни, безусловно хорошего», и в этой связи рассказывал о «той огромной поддержке, которую всегда в гражданской войне оказывал мне Сталин». Заявив, что «мы имеем такой подъём в Советском Союзе, какого не имеется нигде в мире», он в подтверждение этого запел песню «Широка страна моя родная» [239] Там же. С. 674—676. .

Раковский говорил о своей личной дружбе с Троцким, продолжавшейся 34 года, и пожаловался суду лишь на то, что требование прокурора о лишении его свободы на 25 лет не сообразовано с «физиологическими пределами обвиняемого, который находится перед вами» [240] Там же. С. 671, 674. .

Суд сохранил жизнь только трём подсудимым, причём двум из них (Раковскому и Плетнёву) были назначены такие сроки заключения, чтобы они могли выйти из тюрьмы, когда им наступит 90 лет. Эти трое подсудимых были расстреляны в октябре 1941 года в Орловской тюрьме, вместе с большой группой других политзаключённых, уничтоженных в преддверии захвата гитлеровцами Орла. За полгода до этого Раковский говорил сотруднику НКВД Аронсону: «Я решил изменить свою тактику: до сих пор я просил лишь о помиловании, но не писал о самом деле. Теперь я напишу заявление с требованием о пересмотре моего дела, с описанием всех „тайн мадридского двора“ — советского следствия. Пусть хоть народ, через чьи руки проходят всякие заявления, знает, как у нас „стряпают“ дутые дела и процессы из-за личной политической мести. Пусть я умру, пусть я труп, но помните… когда-нибудь и трупы заговорят» [241] Реабилитация. С. 240. .

Раковский не знал, что «трупы» «заговорили» уже в дни самого процесса — устами Троцкого и зарубежных левых общественных деятелей, не оставивших камня на камне от конструкции московского суда. За рубежом вокруг процесса поднялась острая политическая борьба, в которой голос вольных и невольных подголосков Сталина перекрывался голосами честных политиков и публицистов.

Сталин озаботился тем, чтобы в кратчайший срок проинформировать о процессе зарубежную общественность. Издание английского текста стенографического отчёта было осуществлено такими телеграфными темпами, что через день после окончания процесса эта книга была выпущена в свет. Одновременно на иностранных языках было издано много пропагандистских книг о процессе, в том числе брошюра «Заговор против Советского Союза и международного мира», автором которой был Пономарёв, будущий академик и секретарь ЦК КПСС [242] Ponomarev B. N. The Plot against the Soviet Union and World Peace. M., 1938 (брошюра была издана также на немецком, французском и испанском языках). .