Вадим Роговин - Сталинский неонэп (1934—1936 годы)

Но даже в этих чудовищных условиях, когда в сознание народа неумолимо внедрялось то, что Троцкий называл «тоталитарным идиотизмом», сохранялись тысячи и тысячи тех, кто оставался в рядах «троцкистов» и даже пополнял эти ряды.

Со времени окончания гражданской войны и до изгнания легальной левой оппозиции из партии число политических заключённых в СССР было весьма незначительно. С 1922 по 1926 год удельный вес государственных преступлений в общей массе преступлений снизился в 7 раз [280] Коммунист. 1990. № 10. С. 103. . В середине 20-х годов в исправительно-трудовых учреждениях Российской федерации содержалось менее 100 тыс. заключённых, среди них — всего несколько тысяч осуждённых по политическим мотивам. Население лагерей стало возрастать с конца 20-х годов в связи с общим ужесточением политического режима, проведением чрезвычайных мер в деревне и насильственной коллективизации, сопровождавшейся ответными (нередко вооружёнными) выступлениями крестьян. На 1 мая 1930 года в лагерях НКВД насчитывалось уже 171,3 тыс. человек, а в лагерях ОГПУ — около 100 тыс. человек [281] Вопросы истории. 1990. № 11. С. 39. . В 1930 году было организовано Управление лагерями ОГПУ (с 1931 года — ГУЛАГ), в ведение которого перешли все исправительно-трудовые лагеря и колонии.

На 1 января 1934 года общая численность заключённых в лагерях ГУЛАГа составила уже 510,3 тыс. чел., на 1 января 1935 года — 725,5 тыс., на 1 января 1936 года — 839,4 тыс., на 1 января 1937 года — 820,9 тыс. чел. (некоторое уменьшение за 1936 год, по-видимому, связано с освобождением «ударников», работавших на строительстве каналов). Из них за «контрреволюционные преступления» было осуждено соответственно 135,2, 118,3, 105,9 и 104,8 тыс. человек [282] История СССР. 1991. № 5. С. 152. . Если в начале 30-х годов в эту категорию заключённых входили в основном крестьяне — участники антиколхозных восстаний и беспартийные специалисты, обвинённые во «вредительстве», то после убийства Кирова в ней стали преобладать большевики-оппозиционеры. Сопоставляя число осуждённых по политическим мотивам с примерными данными о количестве исключённых из партии и подвергнутых затем аресту в те же годы (см. гл. XXV), нетрудно прийти к выводу, что большинство политзаключённых в середине 30-х годов составляли бывшие члены партии, принадлежавшие или заподозренные в принадлежности к «троцкистам» и другим оппозиционным течениям.

Волна массовых арестов конца 1934—1935 годов позволила Сталину достигнуть по крайней мере одной цели: была прервана связь Троцкого с большинством его единомышленников в СССР, перекрыты основные каналы его информации о положении в партии и стране. Отныне анализ событий в Советском Союзе Троцкий вынужден был строить главным образом на основе материалов советской печати.

Информация, которая всё-таки продолжала просачиваться к Троцкому от советских оппозиционеров, прежде всего касалась положения узников сталинских тюрем и лагерей. Завесу над преступлениями Сталина помогли в этот период приоткрыть и свидетельства нескольких советских и зарубежных оппозиционеров, сумевших вырваться из СССР.

Одним из них был рабочий Таров, проведший семь лет в ссылке и тюрьмах. В 1933 году он обратился с письмом в ЦК, в котором выражал готовность, не отказываясь от своих политических убеждений, прекратить оппозиционную деятельность, чтобы принять участие в борьбе против фашизма. Ему было отказано в просьбе о приезде в Москву для личных переговоров, а местные чины ГПУ поставили условием его освобождения публичное заявление с признанием Троцкого «вождём передового отряда контрреволюционной буржуазии». Когда Таров отказался выступить с таким заявлением, его перевели в ссылку в Андижан, откуда ему удалось в июне 1934 года бежать за границу.

В 1935 году из СССР вернулся А. Цилига — бывший член Политбюро югославской компартии, арестованный в 1930 году за пересылку Троцкому некоторых оппозиционных материалов и за участие в организации югославской группы политэмигрантов, близкой к левой оппозиции. После выдачи провокатором этой организации Цилига провёл пять с половиной лет в ссылке и политизоляторах. Лишь после нескольких голодовок и попытки самоубийства Цилиги НКВД удовлетворило его требование о возвращении на родину.

В апреле 1936 года из СССР был выслан французский писатель Виктор Серж, имевший советское гражданство. Примкнувший к левой оппозиции с 1923 года, Серж был в 1928 году исключён из ВКП(б) и арестован. После его освобождения (в результате протестов французской общественности) ему было отказано в заграничном паспорте, который он требовал для себя и тяжелобольной жены. В 1933 году Серж был вновь арестован и сослан в Оренбург. Лишь после трёхлетней кампании, развёрнутой зарубежной общественностью за его освобождение, и личного обращения по этому поводу Ромена Роллана к Сталину, Сержу было разрешено покинуть Советский Союз.

В статьях Тарова, Цилиги и Сержа, появившихся в «Бюллетене оппозиции», приводились многочисленные факты пыток и издевательств над советскими и зарубежными оппозиционерами: избиений, обливания протестующих ледяной водой из брандспойтов, насильственного кормления во время голодовок, натравливания на них уголовников и т. д. В этих статьях была представлена и более широкая картина положения в советских тюрьмах. Таров рассказывал о том, как в камере площадью в 25 кв. м находилось 35 женщин, из них 8 с грудными детьми [283] Бюллетень оппозиции. 1935. № 45. С. 8. . Цилига сообщал, что в 1930 году в ленинградской тюрьме люди стояли целыми сутками — без пищи и сна — в коридоре перед дверями следователей или подвергались многочасовому конвейерному допросу. «Это были дни массовых восстаний крестьян против сталинской коллективизации, дни массовых расстрелов по всей России…— писал Цилига.— За редчайшим исключением о расстрелах этих печать ничего не сообщала» [284] Бюллетень оппозиции. 1936. № 49. С. 7. .

Рассказывая о существовании в первой половине 30-х годов четырёх специальных лагерей для политзаключённых, Цилига писал: «Страшнейший и новейший враг политически преследуемых в России — это концентрационные лагеря… Новые фараоны „воспитывают“ в них сотни тысяч крестьян и рабочих и десятки тысяч уголовных, получая взамен даровой труд» [285] Бюллетень оппозиции. 1936. № 47. С. 2. .

Виктор Серж вскоре после своего приезда во Францию обратился с открытым письмом к Андре Жиду, занимавшему в то время позицию активной поддержки сталинского режима. Вспоминая о своём знакомстве с дневником Жида, опубликованным в 1932 году, Серж писал: «Прежде всего я был счастлив, что Вы пришли к социализму… И вместе с тем я был удручён контрастом между Вашими утверждениями и окружавшей меня действительностью. Страницы Вашего дневника я читал в такое время, когда никто (в Советском Союзе.— В. Р. ) не рискнул бы вести дневник, зная, что в какую-нибудь ночь за ним неминуемо придёт политическая полиция… Возможно ли, спрашивал я себя, чтобы Вы ничего не знали о нашей борьбе, о трагедии революции, опустошённой изнутри реакцией?.. Три года прошло с тех пор, и какие годы! Отмеченные гекатомбами, последовавшими за убийством Кирова, массовыми ссылками части населения Ленинграда, арестами многих тысяч старых коммунистов, переполнением концлагерей — несомненно наиболее обширных во всём мире… Бросается в глаза, как чудовищный полицейский аппарат, сам порождая многочисленные жертвы, делает из советских тюрем подлинные школы контрреволюции, где вчерашние советские граждане перековываются в завтрашних врагов» [286] Бюллетень оппозиции. 1936. № 51. С. 10—11. .