Вадим Роговин - Власть и оппозиции

Основной мишенью для характеристики «физиономии» правого уклона Сталин избрал Фрумкина, направившего в ноябре новое письмо в ЦК, в котором говорилось о неизбежной деградации сельского хозяйства при сохранении существующей политики в деревне. Объектом сталинской критики стали положения Фрумкина о том, что «деревня, за исключением небольшой части бедноты, настроена против нас», что «установка, взятая в последнее время, привела основные массы середняка к беспросветности, к бесперспективности», что не следует «вести расширение совхозов в ударном и сверхударном порядке», что «мы не должны мешать производству и кулацких хозяйств, борясь одновременно с их кабальной эксплуатацией» [149] Там же. С. 271—275. . Хотя эти положения обнаруживали явную связь с идеями «Заметок экономиста», Сталин не только умолчал о своем отношении к этой бухаринской статье, но даже заявил: «Фрумкин любит вообще хватать за фалды тех или иных членов Политбюро для обоснования своей точки зрения. Вполне возможно, что он и в данном случае постарается схватить за фалды Бухарина, чтобы доказать, что Бухарин говорит „то же самое“ в своей статье „Заметки экономиста“. Но Бухарин говорит далеко не „то же самое“. Бухарин поставил в своей статье отвлечённый, теоретический вопрос о возможности или об опасности деградации. Говоря отвлечённо, такая постановка вопроса вполне возможна и закономерна. А что делает Фрумкин? Он превращает абстрактный вопрос о возможности деградации в факт деградации сельского хозяйства» [150] Там же. С. 260. .

По-прежнему используя свою излюбленную тактику «борьбы на два фронта», Сталин, наряду с критикой «правой опасности», упомянул на пленуме и об опасности тенденций к «сверхиндустриализации» и превращению чрезвычайных мер в постоянный курс партии, естественно, приписав эти тенденции «троцкизму» [151] По поводу этой и дальнейших попыток Сталина списать все неудачи своей политики на носителей «троцкистской идеологии», Троцкий язвительно писал: «Со Сталиным произошло в отношении рынка и нэпа то, что обычно бывает с эмпириками... Эмпиризм чаще всего служит предпосылкой субъективизма, а если это эмпиризм бюрократический, то он неизбежно становится предпосылкой периодических „перегибов“. Искусство „генерального“ руководства состоит в таком случае в размене перегибов на перегибчики и в уравнительном распределении их среди илотов, именуемых исполнителями. Если в довершение генеральный перегиб подкинуть „троцкизму“, то задача решена». (Бюллетень оппозиции. 1930. № 14. С. 29). . В этой части своей речи Сталин, по существу, опроверг свои многочисленные прежние заявления о «ничтожности троцкистских сил», основанные на фальсифицированных данных о голосовании в дискуссии перед XV съездом. Назвав официальную цифру, согласно которой против платформы ЦК голосовало менее четырёх тысяч человек, и выслушав реплику из зала «десять тысяч», Сталин не только согласился с этой поправкой, но и добавил: «Я думаю, что если десять тысяч голосовало против, то дважды десять тысяч сочувствующих троцкизму членов партии не голосовало вовсе, так как не пришли на собрания. Это те самые троцкистские элементы, которые не вышли из партии и которые, надо полагать, не освободились ещё от троцкистской идеологии. Кроме того, я думаю, что часть троцкистов, оторвавшаяся потом от троцкистской организации и вернувшаяся в партию, не успела ещё распроститься с троцкистской идеологией и тоже, должно быть, не прочь распространять свои взгляды среди членов партии. Наконец, мы имеем факт некоторого возрождения троцкистской идеологии в некоторых организациях нашей партии. Соедините всё это вместе, и вы получите все необходимые элементы для того, чтобы иметь в партии уклон к троцкизму» [152] Там же. С. 277—278. .

Вопреки введённому в партийный обиход тезису о правой опасности как главной на данном этапе, Сталин превосходно понимал, что реально основную опасность для него продолжают представлять «троцкисты», в значительной своей части не склонные с такой лёгкостью, как «правые», идти на «гнилые компромиссы». Хотя Сталин и заявил на пленуме: «Одно дело — кадры троцкистов арестовать или исключить из партии. Другое дело — с идеологией троцкизма покончить. Это будет труднее» [153] Там же. С. 278. , он отнюдь не собирался идти по второму, «трудному» пути — борьбы с «троцкизмом» идейными средствами. В свою очередь большинство «троцкистов», несмотря на все ужесточавшиеся полицейские репрессии, не обнаруживали склонности к капитуляции перед Сталиным.

На XVI съезде Орджоникидзе сообщил, что с XV съезда до 1 февраля 1930 года контрольными комиссиями было привлечено к ответственности за троцкизм 7300 человек [154] XVI съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенографический отчёт. М., 1930. С. 323. . Перед «привлечёнными» по-прежнему ставилась жёсткая альтернатива: либо объявить не только о прекращении «фракционной деятельности», но и об отречении от своих взглядов, либо оказаться исключёнными из партии, что означало, как правило, последующее лишение работы и передачу исключённого из рук Контрольной комиссии в руки ГПУ.

Уже в 1928 году среди части оппозиционеров возникли колебания в связи с шумными заявлениями Сталина о борьбе с кулаком и «правым уклоном». Многие рядовые троцкисты восприняли всерьез сталинскую демагогию о том, что именно он защищает теперь подлинно левую, ленинскую линию в борьбе с «правыми». Об этом свидетельствует, в частности, письмо двух рабочих-оппозиционеров Троцкому, в котором говорилось о «пагубности» мнения, что основная опасность по-прежнему идёт от сталинцев, а «левый» поворот представляет лишь очередную сталинскую авантюру. Авторы письма, дезориентированные сталинской пропагандой, трубившей о росте «правой опасности», писали, что «размежевка сил произошла со значительным перевесом вправо», что якобы сталинцы на июльском и ноябрьском пленумах ЦК потерпели поражение, а «рыковцы уже поставили в повестку дня снятие Сталина с руководства ВКП(б) и разгром сталинцев». «Если правые работают на контрреволюцию — сталинцы работают сегодня на революцию,— говорилось в письме.—…Сталин борется за индустриализацию против её врагов, тем самым он становится на нашу сторону баррикады». Из этого делался вывод, что левой оппозиции следует выступить с заявлением о поддержке сталинской фракции как «теперешнего левого крыла внутри партии» [155] Минувшее. Исторический альманах. 7. М., 1992. С. 310—311. .

Среди лидеров оппозиции такие настроения разделяли прежде всего Радек и Преображенский, утверждавшие, что в случае сохранения оппозицией своего враждебного отношения к Сталину, последний займет место левого крыла в партии. Ещё в июне 1928 года Радек писал Тер-Ваганяну: «Центр, возглавляемый Сталиным, взял инициативу реформы в свои руки… Не исключено, что центр не будет в состоянии просто перед ними (правыми) капитулировать, что, поставленный перед выбором: неонэп или борьба, он будет принуждён драться и искать нашей помощи. Тогда мы вернемся в партию не в борьбе с ним, а при его помощи. Будет ли Сталин возглавлять тогда центр, или другой — это не имеет решающего значения… в то время как блок наш с правыми исключён,— с центром он исторически возможен» [156] Там же. С. 290—291. .