Вадим Роговин - Власть и оппозиции

Характеризуя пестрый спектр политических настроений в партии, можно выделить несколько типов отношения к Троцкому и «троцкистам». Враждебность к ним вызывалась, во-первых, неприятием их критики всевластия бюрократии; во-вторых, принципиальным несогласием с их идейными установками (ориентация на мировую революцию, защита социального равенства, признание допустимости фракций и оппозиций в партии); в-третьих, «возмущением» по поводу открытой, «на весь мир» критики Троцким и другими авторами «Бюллетеня оппозиции» «внутренних дел» в партии и стране, даже если многое в этой критике признавалось справедливым.

Наряду с этим среди неорганизованной и нерасчленённой массы оппозиционно настроенных коммунистов симпатии к Троцкому и его сподвижникам вызывались также различными причинами: одни сознательно признавали правоту идейной и политической программы левой оппозиции; другие, не разбиравшиеся глубоко в теоретических спорах, принимали Троцкого не идейно, а политически, поскольку он оставался единственным несломленным, «работающим» вождем оппозиции; третьим импонировала его критика Сталина и сталинизма, осуществлявшаяся с последовательно большевистских позиций.

Всё большее число коммунистов, критически настроенных по отношению к господствующему режиму, понимало, что, сопротивление последнему может найти оформленный и организованный выход лишь путём установления контактов с «троцкистами», сохранявшими свою нелегальную фракцию. Поэтому ГПУ направляло всё большие усилия на вылавливание остававшихся на воле оппозиционеров. Это достигалось как путём внедрения в оппозиционное подполье прямых провокаторов, так и путём демагогического давления на членов партии, что-либо знавших о деятельности этого подполья. Приемы, с помощью которых вымогались сведения о прошлой или настоящей деятельности «троцкистов», выразительно описаны в романе Солженицына «В круге первом». Здесь рассказывается, как Лев Рубин, работавший редактором газеты Харьковского тракторного завода, был в 1931 году неожиданно вызван к секретарю заводского парткома, типичной сталинистке тех лет.

«…В кабинете был третий человек, нерабочий тип, в галстуке, костюме, желтых полуботинках. Он сидел в стороне, просматривая бумаги и не обращая внимания на вошедшего…

Женщина стеснённо, как-то потухло, поговорила с Лёвой о заводских делах, всегда ревностно обсуждавшихся ими. И вдруг, откинувшись, сказала твёрдо:

— Товарищ Рубин! Ты должен разоружиться перед партией!..

Теперь вежливо вмешался тот тип… он сказал, что надо честно и до конца рассказать всё, что известно Рубину об его женатом двоюродном брате: правда ли, что тот состоял прежде активным членом подпольной троцкистской организации, а теперь скрывает это от партии?..

— Я не знаю. Никогда он троцкистом не был,— отвечал язык Лёвки, но рассудок его воспринимал, что, говоря по взрослому, без чердачной мальчишеской романтики,— запирательство было уже ненужным.

Короткие энергичные жесты секретаря парткома. Партия! Не есть ли это высшее, что мы имеем? Как можно запираться… перед Партией?! Как можно не открыться… Партии?! Партия не карает, она — наша совесть. Вспомни, что говорил Ленин…

Десять пистолетных дул, уставленных в его лицо, не запугали бы Лёвку Рубина. Ни холодным карцером, ни ссылкою на Соловки из него не вырвали бы истины. Но перед партией?! — он не мог утаиться и солгать в этой черно-красной исповедальне.

Рубин открыл — когда, где состоял брат, что делал.

И смолкла женщина-проповедник.

А вежливый гость в желтых полуботинках сказал:

— Значит, если я правильно вас понял…— и прочел с листа записанное.

— Теперь подпишитесь. Вот здесь.

Лёвка отпрянул.

— Кто вы? Вы — не партия!

— Почему не партия? — обиделся гость.— Я тоже член партии. Я — следователь ГПУ» [573] Новый мир. 1991. № 4. С. 90—91. .

В начале 30-х годов тысячи таких Рубиных прошли через подобную процедуру, сочетавшую апелляцию к их «партийному чувству» с угрозой неизбежного жестокого наказания за отказ «разоружиться». Полученные с помощью этих методов доносы на «троцкистов» как бы предвосхищали лаву будущих доносов 1937 года.

Сталин отлично понимал, какая опасность для его бонапартистского всемогущества заложена в идейной непреклонности Троцкого и его сторонников в Советском Союзе. Поэтому он делал одну за другой попытки перевести противоборство с оппозицией в плоскость обвинения её в контрреволюционной деятельности и тем самым избавиться от необходимости идейно полемизировать с ней. Однако ему приходилось так или иначе отвечать в советской и зарубежной коммунистической печати на выступления Троцкого. Те, кто был официально допущен к работам Троцкого ради того, чтобы давать им «идейный отпор», приводили в своих полемических статьях некоторые выдержки из этих работ. Почти все эти «критики троцкизма» были уничтожены в годы великой чистки. Пережить её и сохранить свое положение на идеологическом Олимпе удалось лишь наиболее беззастенчивым «борцам с троцкизмом», заменявшим разбор аргументов Троцкого бесстыдной и разнузданной бранью. Некоторые из них, например, Ильичёв, Поспелов, Пономарев, Митин, Юдин, Константинов сохранили и даже упрочили свое положение «ведущих теоретиков» и после смерти Сталина, будучи возведёнными в сан академиков и членов ЦК.

Все эти люди выдвинулись в ходе идеологических кампаний, проводимых Сталиным с конца 20-х годов с целью ослабить идейное влияние левой оппозиции и других враждебных ему сил в партии и изгнать с духовной арены всех инакомыслящих.

Предметом особого внимания Сталина была художественная литература. После 1927 года от участия в литературном движении был отстранён активный «троцкист» А. К. Воронский, главный редактор журнала «Красная новь», собравший в нем лучшие литературные силы страны. Вслед за этим Сталин решил сделать своей опорой в проведении литературной политики РАПП (Российскую ассоциацию пролетарских писателей). Об этом свидетельствует написанное им 28 февраля 1929 года «Письмо писателям-коммунистам из РАППа».

В этом письме, широко используя излюбленные им аналогии с военным делом, Сталин журил своих адресатов за то, что «РАПП, видимо, не умеет правильно построить литературный фронт и расположить силы на этом фронте таким образом, чтобы естественно получился выигрыш сражения, а значит и выигрыш войны с „классовым врагом“. Плох тот военачальник, который не умеет найти подобающее место на своем фронте и для ударных и для слабых дивизий, и для кавалерии, и для артиллерии, и для регулярных частей, и для партизанских отрядов. Военачальник, не умеющий учитывать все эти особенности всех этих разнообразных частей и использовать их по-разному в интересах единого и нераздельного фронта,— какой же это, прости господи, военачальник? Боюсь, что РАПП иногда смахивает на такого именно военачальника» [574] Знамя. 1990. № 1. С. 199. . Естественно, что эти слова побудили рапповцев к применению «военизированных» методов на «литературном фронте».