Вадим Роговин - Власть и оппозиции

Мягко критикуя руководителей РАПП за отдельные «перегибы», Сталин не оставлял у них сомнений в том, что признает за ними роль «военачальника» в литературе и считает, что «общая линия» у них «в основном правильная». «Руководить сложнейшим фронтом советской художественной литературы,— подчеркивал Сталин,— призваны вы, и только вы… Что касается моих отношений к РАППу, они остались такими же близкими и дружескими, какими были до сего времени. Это не значит, что я отказываюсь критиковать её ошибки, как я их понимаю» [575] Там же. С. 199—200. .

Эти установки Сталина были закреплены в редакционной статье «Правды», где содержался призыв «базируясь на основной пролетарской организации (ВОАПП) [576] ВОАПП — Всесоюзное объединение ассоциаций пролетарских писателей, среди которых ведущей была РАПП. и через неё идти вперед к разрешению огромных задач, стоящих перед партией на литературном фронте» [577] Правда. 1929. 4 декабря. . С этого времени круто изменилась роль РАПП. Из организации, хотя и влиятельной, но в общем равноправной с другими литературными группировками, она превратилась в организацию, занявшую монопольное положение в литературном движении.

В соответствии с общим духом идеологической жизни этого периода рапповская критика настаивала на резком обострении классовой борьбы в литературе, обвиняла В. Иванова, Л. Леонова, И. Сельвинского и других советских писателей в «сдвиге вправо», находила в произведениях А. Платонова, К. Федина, Н. Клюева, С. Клычкова «апологию кулака». «Правые», «буржуазные» тенденции были обнаружены в творчестве М. Булгакова, Б. Пильняка и др. Сущность ошибок целой группы поэтов (Э. Багрицкого, М. Светлова, М. Голодного и др.) усматривалась в том, что они «отдельными своими устремлениями, часто не осознанными, работают на нашего классового врага» [578] Буржуазные тенденции в современной литературе. М., 1930. С. 135—136. .

Извращённое понимание классового подхода к художественным явлениям было связано в рапповской критике с отвержением понятия «гуманизм». «Никакая форма гуманизма в периоды обострённых классовых боёв не может и не способна укреплять и сплачивать рабочий класс в его общественной практике» [579] На литературном посту. 1930. № 21—22. С. 29. ,— гласила официальная рапповская установка того времени. Генеральный секретарь РАПП Л. Авербах усматривал основной порок рассказа А. Платонова «Усомнившийся Макар» в «пропаганде гуманизма», в том, что писатель отказывался считать истинно человеческим качеством «классовую ненависть» [580] На литературном посту. 1929. № 23. С. 17. . Рапповский критик Мазнин писал о мелкобуржуазной сущности творчества Шолохова на том основании, что «сладенькая водица поповски-лицемерного всепрощения, гнуснейшего гуманизма является выражением явного влияния на Шолохова классово-враждебных сил» [581] РАПП. 1931. № 1. С. 167. . Ивана Катаева обвиняли в том, что «пламенная вера в человека, ‹…› любовь к людям стирает у него классовые грани», а «гуманизм в его творчестве… доминирует над классовой пролетарской моралью» [582] Литературная энциклопедия. Т. 5. М., 1931. С. 155. .

Не ограничиваясь развязыванием и поддержкой погромных кампаний на «литературном фронте», Сталин непосредственно решал судьбу отдельных художественных произведений. Так, в 1931 году на квартире Горького состоялась знаменательная беседа Сталина с Шолоховым о третьей книге «Тихого Дона», в которой описывалось Вешенское казачье восстание против Советской власти. Эту книгу журналы и издательства не решались печатать не только потому, что она противоречила принятой трактовке событий гражданской войны, но и потому, что описание Вешенского восстания могло рождать в сознании читателей ассоциации с прокатывавшимися по стране антиколхозными восстаниями.

Как вспоминал Шолохов, Сталин разговор о книге начал с вопроса о том, откуда писатель взял материалы о перегибах Донбюро ЦК РКП(б) и Реввоенсовета Южного фронта по отношению к казакам. Шолохов понял, что такой поворот разговора был не случайным; ему было известно, что одним из руководителей Донбюро в 1919 году был Сырцов, недавно подвергнутый расправе, а в РВС Южного фронта входили Сокольников и другие большевики, впоследствии ставшие оппозиционерами и уж во всяком случае не входившие в близкое окружение Сталина. Находчивый писатель сразу нашёл ответ, способный удовлетворить вождя. Он сказал, что строил концепцию третьей книги на том, что «троцкисты» «обрушили массовые репрессии против казаков, открывших фронт. Казаки, люди военные, поднялись против вероломства Троцкого, а затем скатились в лагерь контрреволюции… в этом суть трагедии народа». Этого объяснения было достаточно, чтобы Сталин, поначалу высказывавший опасения, что публикация третьего тома «доставит много удовольствия белогвардейцам», круто сменил свою позицию. Он заявил, что «изображение событий в третьей книге „Тихого Дона“ работает на нас, на революцию» и поэтому «третью книгу „Тихого Дона“ печатать будем» [583] Новый мир. 1988. № 9. С. 267. .

Ещё более любопытна история «редактуры» Сталиным пьесы А. Афиногенова «Ложь», принятой в 1932 году к постановке несколькими московскими театрами, но не утверждённой цензурой. В этой пьесе драматург, видевший свою задачу в разоблачении «замаскированных троцкистов», тем не менее не впадал в карикатуру, а пытался объективно представить позиции противостоящих в пьесе сил и тем самым, говоря языком того времени, «предоставлял трибуну врагу». Пьеса рассказывала о нелегальных собраниях оппозиционеров, на которых обсуждалось положение в стране, раскрывала царившую в советском обществе обстановку страха, подозрительности, слежки, доносов. Один из её главных героев Накатов пытался открыть глаза окружающим на попрание большевистских традиций и находил понимание у главной героини пьесы — молодой работницы Нины.

Считая, что пьеса в конечном счёте служит утверждению «генеральной линии», Афиногенов во время встречи со Сталиным осенью 1932 года попросил его ознакомиться с пьесой и получил на это согласие. Посылая спустя полгода Сталину доработанную рукопись, Афиногенов писал, что будет рад каждому указанию «дорогого Иосифа Виссарионовича», «каждой пометке на полях» [584] Куманев В. А. 30-е годы в судьбах отечественной интеллигенции. М., 1991. С. 270. . Сталин «проработал» рукопись с огромным вниманием, испещрив её не только замечаниями, но и правкой. Уже на первых страницах он отметил фразу о том, что Накатов состоял в оппозиции и за это «с больших вождей снят и направлен на проволочно-гвоздильный завод заместителем директора» [585] Там же. С. 271. . Спустя несколько страниц Сталин вычеркнул монолог Накатова, обращённый к Нине и явно свидетельствовавший о его «троцкистских» взглядах: «Мы становились большевиками в непрестанной борьбе с могучими противниками… А вы растете на готовых лозунгах. Вам предложено — либо верить на слово, либо молчать. Единственным вашим багажом становятся истины, усвоенные в порядке директивы… Предписано считать их правдой. А что, если это не так? Что, если „правда“, которой ты веришь,— есть ложь в основании своем? И ты споришь… о конечной неправде — не видя того, что вся страна лжет и обманывает — ибо сама она обманута» [586] Там же. .