Вадим Роговин - Власть и оппозиции

Сразу после публикации письма Сталина из библиотек были изъяты все работы Троцкого, изданные до его изгнания из страны, и все книги, в которых приводились ссылки на эти работы или содержались упоминания о его революционной деятельности. Обнаружение при обысках таких книг в личных библиотеках стало основанием для приобщения их в качестве вещественного доказательства к делам о «контрреволюционной троцкистской деятельности».

Статья Сталина и развивавшая её основные положения речь Кагановича на юбилейном вечере, посвящённом десятилетию Института Красной профессуры (декабрь 1931 года), дали сигнал разнузданной борьбе с «троцкистской контрабандой» не только в СССР, но и в зарубежных коммунистических партиях. Руководящие органы европейских компартий приняли специальные решения с одобрением сталинской статьи. Торез, Тольятти и другие руководители Коминтерна активно включились в переписывание истории с позиций новых сталинских установок.

Попутная цель сталинской статьи состояла в том, чтобы нанести новый удар по левому крылу социал-демократии, представив её предшественников (прежде всего Розу Люксембург) в качестве врагов ленинизма. В этой связи Троцкий выступил со статьей «Руки прочь от Розы Люксембург!» Напоминая, что по поводу Люксембург Ленин привёл старое двустишие: «Случается орлам пониже кур спускаться, но курам никогда под облак не подняться», Троцкий писал: «Вот именно! Вот именно! По этой самой причине Сталину следовало бы осторожнее расходовать свою злобную посредственность, когда дело идёт о фигурах такого масштаба, как Роза Люксембург» [602] Бюллетень оппозиции. 1932. № 28. С. 14. .

Показывая, что в своих оценках Ленина как якобы непримиримого противника «люксембургианства» Сталин не только злостно искажает ленинские взгляды, но и противоречит собственным высказываниям предшествующих лет, Троцкий замечал: «Сталин ещё раз пойман с поличным. Пишет ли он о вопросах, в которых ничего не смыслит? Или же сознательно играет краплеными картами в основных вопросах марксизма? Такая альтернативная постановка вопроса не правильна. На самом деле есть и то, и другое. Сталинские фальсификации сознательны, поскольку продиктованы в каждый данный момент вполне отчётливым личным интересом. В то же время они полусознательны, поскольку первобытное невежество не ставит никаких препятствий его теоретическому произволу» [603] Там же. С. 15. .

Письмо Сталина «О некоторых вопросах истории большевизма» положило начало травле многих большевистских историков, включая даже такого преданного сталиниста, как Ярославский, который вскоре покаялся в том, что недостаточно осветил в своих исторических работах роль Сталина в развитии большевизма.

Развернувшаяся погромная кампания коснулась авторов всех учебников по истории партии, всех историков Октябрьской революции. Особенно сильный удар был нанесён по Шляпникову — автору книг «Революция 1905 года», «Канун семнадцатого года» и «1917 год» (последний труд состоял из четырёх томов, изданных в 1923—1931 годах). 8 января 1932 года в «Правде» появилась двухподвальная статья «1917 год в меньшевистском освещении», написанная группой «красных профессоров» во главе с Поспеловым. В этой статье работа Шляпникова именовалась «гнусным троцкистским пасквилем», «возмутительной клеветой», «чудовищной фальсификацией» и т. п. Главная причина этих обвинений заключалась в том, что Шляпников — сам активный участник февральской и Октябрьской революции — «не осветил руководящую и направляющую роль товарища Сталина в Октябрьском восстании» и даже писал об ошибках Сталина в 1917 году. Вслед за появлением этой статьи было принято решение Политбюро, в котором Шляпникову предлагалось «признать свои ошибки и отказаться от них в печати. В случае же отказа со стороны т. Шляпникова выполнить этот пункт в 5-дневный срок — исключить его из рядов ВКП(б)» [604] Реабилитация. С. 114. . После этого решения Шляпников обратился в Политбюро, обещая исправить формулировки, которые «могут подать повод для неправильного толкования». Вслед за этим в «Правде» было опубликовано его заявление, в котором он признавал свои «ошибки» и заверял, что примет все меры к их исправлению [605] Правда. 1932. 9 марта. .

В «Рютинской платформе» подчеркивалось, что в «историческом» письме Сталина «сила доказательства обратно пропорциональна силе окрика зазнавшегося, зарвавшегося, обнаглевшего вождя, чувствующего себя в партии и стране, как в своей вотчине, где он волен казнить и миловать всякого… Отныне историю партии будут писать, вернее фабриковать заново… Фальсифицировать историю партии под флагом её защиты, раздуть одни факты, умолчать о других, состряпать третьи, посредственность возвести на пьедестал „исторической фигуры“ — вот в чём будет заключаться суть переработки учебников по истории партии» [606] Реабилитация. С. 335—336. .

В условиях обострившегося до предела хозяйственно-политического кризиса и всё большего нагромождения сталинской кликой лжи и фальсификаций, в партии нарастал мировоззренческий кризис. Как подчеркивалось в «Рютинской платформе», «этот кризис в настоящее время глубоко скрыт, он находит пока свое внешнее проявление только в отдельных редких случаях; пресс террора мешает ему вырываться наружу, но он захватил уже довольно значительный слой мыслящей части партии, имеющей действительно коммунистическое мировоззрение… Значительная часть членов партии живёт в настоящее время просто с выпотрошенными душами, изъеденная всеобщим скептицизмом и разочарованием» [607] Реабилитация. С. 424. .

Последняя характеристика относилась прежде всего ко многим лидерам бывших оппозиций, которые, пройдя через ритуальные обряды покаяний, продолжали находиться на ответственных постах. Бухарин, Рыков, Томский, Пятаков оставались членами ЦК, Догадов и Сокольников — кандидатами в члены ЦК. В партийных кругах всё острее ощущалось недоумение по поводу того, что эти люди, в прошлом отличавшиеся смелостью и независимостью суждений, теперь не решались произнести ни единого критического слова о гибельной политике сталинского руководства. «Чем же всё-таки объясняется их молчание? — задавал вопрос один из корреспондентов «Бюллетеня».— Неужели же только голым страхом за личную судьбу? Но разве можно себе представить положение, более тяжкое и более недостойное, чем то, в какое многие из бывших вождей, теоретиков и политиков поставлены сталинской бюрократией, правда, при прямом участии самих „пострадавших“. Казалось бы, им нечего терять, кроме цепей унижения и бессилия. Или может быть, они просто окончательно и полностью выдохлись и ничего не сохранили за душой? Скорее всего именно так» [608] Бюллетень оппозиции. 1932. № 29—30. С. 12. .