Олег Сувениров - 1937. Трагедия Красной Армии

Многие вступили на этот позорный путь доносительства, рассматривая доносы как способ собственного выживания. В небывало мрачной атмосфере массовых, охватывающих все звенья военной системы арестов, даже наиболее смелые не были свободны от страха за самое физическое существование. «Стукачи, – писал Василий Гроссман в повести «Все течет», – проросли из человека. Жаркий пар госстраха пропарил людской род, и дремавшие зернышки взбухли, ожили». И сколько же, еще вчера казавшихся честными и порядочными, людей в военной форме стали теперь думать, да и действовать по принципу: «Лучше один раз стукнуть, чем семь лет перестукиваться». Причем почти каждый видевший или слышавший что-то «неположенное», стремился опередить своего собеседника и доложить (донести) первым и тем спастись…

Но немалое значение в распространении доносов имел и карьерный мотив. Роберт Конквест даже считает, что стремление добиться исключения из партии своих конкурентов по службе, а то и их ареста, было общепринятым способом служебного продвижения 265. Изученные мною документы не дают основания сказать, что донос был общепринятым способом выдвижения, но то, что он использовался в карьерных целях – это несомненно. В военных кругах широко известен факт, когда некто Галицкий написал донос на своего непосредственного начальника – начальника инженерных войск МВО бригинженера С.И. Асланова. Асланов был арестован, осужден и умер в Магаданском лагере, а доносчик занял его служебное место и долго ходил в генералах, пока его в конце концов не разжаловали. Недавно появилась публикация и о другом подобном случае. Бывший командир 99-й стрелковой дивизии А.А. Власов после возвращения из служебной командировки в Китай был снова направлен в 99 сд, на этот раз для инспектирования. Соединение оказалось передовым, но и недостатки тоже нашлись: командир дивизии усиленно изучал тактику боевых действий вермахта. Власов по этому факту написал «рапорт». Командира 99 сд после этого арестовали, а Власова вскоре назначили на его место 266.

И, наконец, третий существенный мотив – чувство исполненного гражданского долга. Каким бы диким такое утверждение ни показалось современному читателю, в тогдашней армейской жизни немалое количество людей (особенно из молодежи) совершенно искренне верили в наличие в РККА огромного количества врагов народа, в необходимость бескомпромиссной борьбы с ними и старались внести в эту борьбу свою посильную лепту. Конечно, про них можно сказать то же, что сказал о себе К.И. Чуковский («искренний идиот»), но все-таки их можно и пожалеть.

Объективно, по-научному необходимо подходить и к оценке донесений (доносов) секретных сотрудников НКВД. Теперь-то хорошо известно, что, по крайней мере, в 30-е годы в РККА в глубокой тайне действовал институт сексотов. Более подробно об этом я надеюсь сказать в следующей главе (предварительное следствие). Но здесь считаю нужным высказать свое мнение о целесообразности изучения и освещения их деятельности. В литературе высказывались различные, порою противоположные точки зрения на сей счет. Одна – чисто ведомственная – была представлена председателем КГБ СССР В.В. Бакатиным. Он писал: «Но еще раз повторяю: передача архивов на агентуру – только через мой труп! Я не хочу внести в общественную жизнь мотив сведения счетов, а по сути, для тысяч людей «трагедию» 267. Даже с первого взгляда видно, что человеколюбие у Бакатина носит избирательный характер. Он не хочет душевно травмировать десятки, может быть, сотни тысяч палачей, делая это за счет забвения всенародной трагедии миллионов безвинных жертв.

Эту слабину в рассуждениях Бакатина и других сразу же подметил известный писатель-фронтовик Г.Я. Бакланов: «Сейчас говорят: «Мы должны быть милосердны». Но к злу милосердным быть нельзя. Люди, которые уродовали умы и души, должны быть судимы нравственным судом» 268. Полагаю, что позиция Бакланова гораздо более соответствует интересам подлинно научного освещения отечественной истории и оздоровления политического климата в Российской Федерации. Словом, как удачно заметил академик С.С. Шаталин: «Страна должна знать своих стукачей, тем более крупных» 269.

Но здесь мне хотелось бы с особой силой подчеркнуть необходимость величайшей ответственности исследователя этой проблемы. Тут должны быть проявлены не только высочайший, ювелирный профессионализм, но и доскональное знание всех относящихся к тому или иному человеку документов, строжайшее соблюдение принципа Гиппократа «Не навреди!». И особенно – не навреди там, где человек не заслужил, чтобы ему навредили. К сожалению, этот принцип не всегда соблюдает известный историк сталинщины Р.А. Медведев. Он неоднократно печатно обвинял как доносчика и прямо-таки смешивал с грязью Б.А. Чагина, одного из тогдашних преподавателей кафедры философии Военно-политической академии им. Н.Г. Толмачева. Вот что Рой Медведев позволил себе написать и напечатать о Чагине: «Никто из преподавателей или даже работников кафедры не относился к нему с уважением, и то, что он доносчик, подлец и развратник, многим было известно… Можно не сомневаться, что Чагин действовал в 1937–1938 годах не просто по собственному злому умыслу: он был или осведомителем, или тайным (секретным) сотрудником НКВД в Военно-политической академии и писал свои доносы по заданию начальства… По заявлениям вернувшихся в строй военных Чагин был разоблачен как доносчик и исключен из партии. С первых дней войны он пошел работать на Балтийский флот, здесь он вернул себе партийный билет и должность политработника… У меня этот человек вызывал презрение, но не ненависть или жажду мести» 270. Так беспощадно расправился с Б.А. Чагиным «не жаждущий мести» Р.А. Медведев.

Сразу же возникает целый ряд вопросов. Откуда Медведев знает, как относились к Чагину на кафедре? Ведь юный Рой тогда еще только в школу ходил и на кафедре философии работать не мог. Он не сомневается, что Чагин – сексот НКВД, а где доказательства, где документы? Где доказательства, что Чагин исключался из партии как доносчик? Да и кто бы тогда, в 1938 г., посмел исключить из партии за донос в НКВД? Где доказательства, что Чагин восстановил свою партийность лишь с началом войны? И вообще: откуда такое презрение к, казалось бы, столь далекому от автора человеку? А дело в том, что на этой же кафедре философии ВПАТ старшим преподавателем работал отец Роя – полковой комиссар А.Р. Медведев. И вот он-то, судя по протесту Главной военной прокуратуры, как раз являлся одним из негласных сотрудников НКВД. При всей ныне непопулярности этой аббревиатуры, я все же не считаю подобный факт позорным «по определению» или тем более криминальным. Наркомат внутренних дел был государственной организацией и сотрудничество с ним не только не считалось зазорным, а всей силой партийного, государственного и общественного мнения всячески поощрялось. И в глазах многих миллионов граждан (особенно молодых) считалось даже делом почетным и сугубо патриотическим. Сейчас, конечно, мы смотрим по-другому. Но все-таки и сегодня, по-моему, должен осуждаться не сам факт сотрудничества с НКВД, а конкретные несправедливые, противозаконные и аморальные действия, совершенные в ходе этого сотрудничества. Так вот, данных о каких-либо результатах деятельности полкового комиссара А.Р. Медведева в качестве сексота в вышеупомянутом юридическом документе не содержится.