Олег Сувениров - 1937. Трагедия Красной Армии

Клянясь и распинаясь в своей преданности принципу коллективного руководства, Сталин нетерпимо относился и категорически пресекал малейшие попытки других членов ЦК ВКП(б) хотя бы лишь попытавшихся поинтересоваться тем, что же происходит в НКВД. Р.А. Медведев сообщил о состоявшемся в сентябре 1937 г. телефонном разговоре Сталина с членом ЦК ВКП(б) – первым секретарем Дальневосточного крайкома ВКП(б) И.М. Варейкисом. «Что он тебе ответил?» – спросила жена у Варейкиса. «Страшно даже сказать… Я вначале подумал, что у телефона не Сталин, а кто-то другой. Но это был он… Да, он. Сталин крикнул: «Не вмешивайся, куда не следует. НКВД знает, что делает». Потом он сказал, что защищать Тухачевского и других может только враг Советской власти, и бросил трубку» 14. Через несколько дней Варейкиса срочно вызвали в Москву и там арестовали, а затем расстреляли.

Нечто подобное произошло и с всенародным любимцем, «питомцем Сталина» (как льстиво уверяли тогда газеты) В.П. Чкаловым. Есть данные, что Сталин якобы предложил ему пост наркома внутренних дел. Совершенно не искушенный в кремлевских интригах, он однажды пришел к «вождю» с решительным протестом против произвола, ничем не обоснованных арестов и репрессий. Сталин резко оборвал его: «Товарищ Чкалов, мы знаем, что делаем. А вы занимайтесь своим делом» 15 [35]. Хочется обратить внимание читателей на очень характерную эволюцию формулировок. Если в разговоре с Варейкисом Сталин утверждал: «НКВД знает, что делает», то теперь он, решительно отбросив всякий камуфляж, заявил: «Мы знаем, что делаем» – и тем самым полностью отождествил себя с НКВД.

Под неослабным руководством Политбюро ЦК ВКП(б) и лично Сталина в партии, в государственном аппарате, в армии и на флоте, по всей стране широко развернулась разнообразная работа по созданию своеобразного культа НКВД. Буквально рабское послушание основной массы населения страны и большинства личного состава РККА воле любого функционера НКВД достигалось прежде всего предоставленными высшим руководством партии этому наркомату колоссальными полномочиями, правами и возможностями (как объявленными открыто, так и хранившимися в секрете). И надо сказать, что органы НКВД использовали все эти полномочия не только полностью, но и с немалым перехлестом.

В тенетах Главного управления государственной безопасности НКВД СССР находилось население всей страны. А личный состав РККА и РККФ все время был «под колпаком» Особого отдела армии и флота ГУГБ НКВД СССР. Именно сюда стекался любой «компромат» на постоянный и переменный состав армии и флота. Вот начальник этого отдела комбриг Н.Н. Федоров 8 июля 1938 г. пишет одному из своих подчиненных: «Тов. Волхонский. Что у нас есть на дивизионного комиссара Николаева, бывшего члена Военного совета Приморской группы?» 16На следующий день старший лейтенант госбезопасности Волхонский докладывает: «По учету 6-го отдела 2-го управления НКВД на 9.VII.38 г. не проходит» 17.

Можно сказать, что человеку повезло. Ибо здесь тщательно регистрировалось абсолютно все, что могло быть расценено как проявление вольнодумства. Вот лишь два примера в доказательство этого. 26 мая 1939 г. новый начальник Особого отдела старший майор госбезопасности В.М. Бочков сообщает имеющиеся в этом отделе «данные» на слушателя Военно-политической академии им. Ленина П.И. Мирошниченко: «По имеющимся агентурным данным в 1932 году (!) был замечен в антисоветском высказывании. Эти агентурные данные в последующие годы ничем не подтвердились, повторений антисоветских высказываний за Мирошниченко не зафиксировано» 18. Стоило воентехнику особой мехбригады (МНР) Ковалеву, подвыпив 12 сентября 1938 г. у лейтенанта Мантуленко, запеть под гитару песни собственного сочинения, как особисты спешат донести начальнику Политуправления РККА Мехлису, что песни эти были «о безвыходном положении начсостава в МНР» 19. А песни должны, по мнению особистов, распеваться только на тему, подсказанную «вождем», «Жить стало лучше, жить стало веселее…».

Особые отделы и в 1939 г. продолжают держать под своим непосредственным наблюдением и повседневным контролем даже такие, казалось бы, далекие от их непосредственных задач сферы, как качество работы кафедр общественных наук и ученых советов. 7 сентября 1939 г. помощник начальника Особого отдела ГУГБ НКВД СССР обращается к Мехлису со специальной докладной запиской о «непорядках» в работе Ученого совета Военной академии моторизации и механизации им. Сталина 20, а 17 октября этого же года уже начальник Особого отдела В.М. Бочков сообщает Мехлису о том, что качество лекций по основам марксизма-ленинизма, читаемых в Военной артиллерийской академии РККА, вызывает ряд нареканий среди слушателей, что лекции читающего на 5-м курсе батальонного комиссара Матаева «методически очень слабы» 21. И никакого возмущения со стороны начальника Политуправления РККА тем, что сотрудники Особых отделов претендуют на роль главных методистов преподавания курса основ марксизма-ленинизма, не обнаружено. Как будто так и надо!

Всем своим поведением в воинских частях и военных учреждениях особисты старались подчеркнуть свое исключительное положение, нередко открыто игнорируя командиров и начальников. Комиссар Военно-хозяйственной академии РККА дивизионный комиссар М.П. Поляков 4 июля 1939 г. доносил Мехлису: «В разговоре со мной начальник академии т. Петуховский мне прямо заявил: «Служу в РККА 21 год честно, являюсь членом ВКП(б), а мне как начальнику академии не доверяют, так как никакой информации работники Особого отдела не делают» 22.

В ряде случаев дело доходило до того, что даже назначение на командные должности особисты предопределяли в обход соответствующих командиров. На одном из заседаний Военного совета при наркоме обороны в конце ноября 1938 г. командир авиабригады Еремин заметил, что командиров полков, по существу, назначает Особый отдел. Мехлис немедленно подал реплику: «Почему командиров полков назначает Особый отдел?» И Еремин пояснил: «Материалы на командиров сосредоточены в Особом отделе, он выдвигает кандидатуру, а мы их представляем на утверждение. Рассмотрение списков сомнительных производилось в корпусе и у комиссара, а меня не пригласили (говорят, что такая установка была сверху). Считаю, это неправильным, так как деловую характеристику должен давать командир» 23.

Особые отделы не терпели, если кто-то не соглашался с их политической оценкой поведения тех или иных лиц. В апреле 1938 г. в 26-м артполку ОКДВА особисты раскрыли, как они определили, «контрреволюционную группу», возглавлявшуюся бывшим курсантом полковой школы Коноваловым. Однако военный комиссар 26 сд Степанов, ознакомившись с донесением политотдела дивизии в политуправление армии, сделал вывод, что эта группа не являлась контрреволюционной, и квалифицировал ее, как простую воровскую группу, расхищавшую и сбывавшую красноармейское обмундирование. Это было расценено, как покушение на авторитет Особых отделов НКВД. И, очевидно, с их подачи уже 5 мая 1938 г. за подписью маршала В.К. Блюхера и члена военного совета дивизионного комиссара П.И. Мазепова издается приказ войскам ОКДВА № 096, в котором военком дивизии обвинялся в том, что «дал неправильную партустановку» и, предписывалось: «3. Военного комиссара Степанова, как не обеспечившего большевистского руководства, с должности военного комиссара 26 сд немедленно снять» 24.