Олег Сувениров - 1937. Трагедия Красной Армии

Чтобы полнее представить себе психологию и настроения работников госбезопасности, хорошо бы почитать (или послушать) честные воспоминания хотя бы одного из них. Но мне такие мемуары сотрудников 30-х годов не попадались. Да и писать им, очевидно, было строго-настрого запрещено. Зато есть дневниковые записи человека, который работал в этих органах 6–8 лет спустя. Конечно, обстановка изменилась, война шла. Но основными-то принципами «не поступались». Речь идет о дневнике известного писателя Ф.А. Абрамова, которому в 1943–1945 гг. довелось послужить в отделе контрразведки «СМЕРШ» Архангельского военного округа. На мой взгляд, это свидетельство столь проницательного объективного очевидца просто бесценно. Так вот, Федор Абрамов утверждает, что в Особых отделах в его время далеко не все были злодеи. Были и злодеи, но в массе своей – обыкновенные люди. Но как только они становились сотрудниками Особого отдела, они «становились другими». И все же они были разными. Современник выделяет четыре категории: «Во-первых, большинство из них по малограмотности, ограниченности своей искренне верили, что они действительно борются с врагами. А с врагами какая пощада. Во-вторых, гипноз. Арестован – значит, виноват. Пусть не во всем – виноват. И поди попробуй освободить. Своя собственная бумага, написанная человеком, гипнотизировала его же. В-третьих, если и появлялось у людей сострадание, то они думали, что они недостаточно революционны, что это сострадание и жалость предосудительны….И, наконец, страх. Не выпустить врага. Лучше засудить 100 безвинных, чем пропустить одного врага» 57.

Каждого читателя бесспорно интересует вопрос о численности сотрудников НКВД в 30-е годы. Я пытался определить ее, работая в Центральном архиве Министерства безопасности РФ, но в соответствующих документах мне было отказано. Вот и получается, что мы знаем, что при Анне Иоанновне Тайная канцелярия имела 15–20 человек сотрудников и до 150 солдат, охранявших примерно 250–300 колодников 58, и представляем, что в 30-е годы XX века в нашей стране масштабы эти несоизмеримо возросли. Но как именно? В. Рапопорт и Ю. Геллер, например, утверждают, что численность особистов находилась в пределах от 20 до 30 тысяч 59, но никакого источника в подтверждение достоверности этих сведений не приводят. Недавно опубликованы данные о численности сотрудников органов НКВД на исходе Великой Отечественной войны – около 375 тыс. человек, да еще 400 462 человека вольнонаемных работников в системе ГУЛАГа НКВД СССР 60. Это сведения о последующем по сравнению с 1937–1938 гг. времени, но они все же дают какое-то представление и о 30-х годах.

Не имея пока возможности точно определить численность сотрудников НКВД СССР в те годы в целом (Главного управления госбезопасности и Особых отделов в особенности), постараюсь напомнить читателю об основных руководителях этого огромного и страшного карательного механизма. Наркомами внутренних дел СССР были последовательно: Г.Г. Ягода (июль 1934 г. – 26 сентября 1936 г.), Н.И. Ежов (26 сентября 1936 г. – 8 декабря 1938 г.), Л.П. Берия с 8 декабря 1938 г. (с 15 августа 1938 г. – первый заместитель). Политическими репрессиями в масштабе всей страны непосредственно занималось Главное управление государственной безопасности НКВД СССР. Начальниками ГУГБ за эти годы побывали: Л.Г. Миронов, Я.С. Агранов (с 28 декабря 1936 г.), затем М.П. Фриновский, Л.П. Берия и с 15 декабря 1938 г. В.Н. Меркулов.

За политической благонадежностью личного состава РККА неусыпно следил Особый отдел армии и флота в составе ГУГБ (на какой-то период в 1938 г. он был даже преобразован в самостоятельное Управление Особых отделов НКВД СССР). Начальниками Особого отдела ГУГБ НКВД СССР в предвоенные годы последовательно были: комиссары государственной безопасности 2-го ранга М.И. Гай, И.М. Леплевский (с декабря 1936 г.), комиссар госбезопасности 3-го ранга Н.Г. Николаев-Журид, комбриг Н.Н. Федоров (с 26 мая 1938 г.), майор госбезопасности В.М. Бочков (с 25 декабря 1938 г.), майор госбезопасности А.Н. Михеев. В ходе дальнейшего изложения мне придется неоднократно упоминать эти фамилии.

Что же касается характеристики руководящей головки НКВД по присвоенным им специальным званиям, то картина выглядит следующим образом. Высшее в системе звание (приравниваемое к званию Маршала Советского Союза) – Государственный комиссар безопасности СССР за всю историю советской страны носили три сменявшие друг друга наркома внутренних дел: Г.Г. Ягода, Н.И. Ежов, Л.П. Берия. Звание «комиссар государственной безопасности 1-го ранга» в конце ноября 1935 г. получили шестеро: заместитель наркома внутренних дел СССР Я.С. Агранов, нарком внутренних дел УССР В.А. Балицкий, начальник УНКВД по ДВК Т.Д. Дерибас, начальник УНКВД по Ленинградской области Л.М. Заковский, заместитель наркома Г.Е. Прокофьев, начальник УНКВД по Московской области С.Ф. Реденс (в июле 1936 г. это звание получил Г.И. Благонравов). Специальное звание «комиссар государственной безопасности 2-го ранга» тогда же было присвоено 13 лицам, занимавшим важные посты в иерархии НКВД. Это были: начальник Главного управления Рабоче-крестьянской милиции (ГУРКМ) Л.Н. Вельский, начальник Особого отдела ГУГБ НКВД СССР М.И. Гай, нарком внутренних дел ЗСФСР С.А. Гоглидзе, начальник УНКВД по Казахской АССР Л.Б. Залин, заместитель наркома внутренних дел УССР 3.Б. Кацнельсон, начальник УНКВД по Харьковской области К.М. Карлсон, нарком внутренних дел БССР И.М. Леплевский, начальник экономического отдела ГУГБ НКВД СССР Л.Г. Миронов, начальник секретно-политического отдела (СПО) ГУГБ Г.А. Молчанов, начальник оперативного отдела ГУГБ К.В. Паукер, начальник УНКВД по Саратовскому краю Р.А. Пиляр, начальник иностранного отдела ГУГБ А.А. Слуцкий, начальник Транспортного отдела ГУГБ НКВД СССР А.М. Шанин. Кроме того, по подсчетам белорусского исследователя А.И. Русенчика, с ноября 1935 г. по сентябрь 1938 г. первичные звания высшего начсостава государственной безопасности (ГБ) получили: комиссара 3-го ранга – 20 человек, старшего майора ГБ – 52 и майора – 186 человек 61.

И вот эта огромная, широко разветвленная, всесильная и никому, кроме партийной верхушки, не подотчетная структура арестовала и бросила в свои застенки миллионы советских людей, в том числе и многие тысячи воинов РККА. Для оставшихся «на воле» их родных и знакомых они как бы перестали существовать, канули в небытие. Но они какое-то время были живы. В глубочайшей тайне в многочисленных специзоляторах и тюрьмах НКВД еще велось предварительное следствие.

Одним из самых распространенных идеологических штампов, особенно рьяно насаждавшихся органами НКВД, всем партийно-правительственным аппаратом, да и средствами массовой информации, было постоянно вдалбливаемое, исходившее из уст самого «вождя» и до тошноты повторяемое его духовной челядью утверждение о том, что все «заговорщики» сознались в своих преступлениях. Расчет здесь был для тех времен почти безошибочным. Во-первых, в общественное сознание советского общества 30-х годов довольно прочно вошла (точнее: была вбита) поганая идейка о том, что главным подтверждением, «царицей доказательств» виновности того или иного человека в совершении преступления является собственное признание подозреваемого в содеянном (независимо от средств его получения). А во-вторых, поскольку арестованных военных заговорщиков больше уже никто (кроме сотрудников НКВД) не мог видеть, невольно приходилось верить властям, которые официально заверяли, что «все признались».