Олег Сувениров - 1937. Трагедия Красной Армии

А вот другой, достойный пера трагических абсурдистов пример. Служивший в РККА с 1927 г. Ландсберг был арестован по подозрению в шпионаже. Рассуждения особистов были до предела просты и «железны»: раз учился в заграничном университете, значит – шпион. Ландсберг действительно с 1922 г. по 1927 г. учился в Пражском университете и от него потребовали, чтобы он «признался». Что там с ним делали, я пока не знаю, но он, очевидно, надеясь хотя бы на школьную образованность следователей НКВД, «признался» в шпионаже, заявив, что его вербовщиком был Палацкий (чешский ученый и политический деятель, умерший в 1876 г.), а его сообщниками – Гавличек-Боровский (чешский писатель, умер в 1856 г.) и Гец фон Берлихинген (немецкий рыцарь, умерший еще в 1562 г.). Эти исторические анахронизмы следователей НКВД абсолютно не смутили; важно, что «признался». И хотя, как показала прокурорская проверка в апреле 1941 г., в деле Ландсберга никаких других данных, кроме его поистине фантастических личных «признаний», не было, тем не менее тройкой НКВД по Ленинградской области он был преспокойно осужден к расстрелу 112.

Наконец, встречался и такой мотив «признательных» показаний, как желание скорейшей своей смерти. По известному присловью «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». И подобное наваждение посещало не каких-либо изнеженных хлюпиков. Ему поддавались иногда и закаленные бойцы с седою головой.

Арестованный 10 июля 1937 г. заместитель наркома обороны начальник военно-морских сил РККА флагман флота 1-го ранга В.М. Орлов виновным себя ни в чем не признавал, неоднократно отказывался подписывать вымышленные (подготовленные следователем НКВД) показания, отказывался от ранее данных показаний. Но следователи Николаев, Ушаков и другие продолжали требовать от него признательного показания так, чтобы они были «написаны кровью и мозгом» 113. До какого состояния могли эти «умельцы НКВД» довести человека всего за одну неделю, можно судить по заявлению Орлова на имя наркома внутренних дел СССР от 17 июля 1937 г.:

«На первом же допросе после моего ареста 11 июля я сразу заявил ведущему следствие по моему делу УШАКОВУ о своей невиновности в предъявленных мне обвинениях. Однако после разъяснения мне, что никаких заявлений о невиновности от меня принято не будет, что вопрос о моей виновности уже доказан и от меня требуется только одно – признание, и находясь в состоянии тяжелой моральной подавленности и физического изнеможения после сердечного припадка в камере, решил взять на себя вину, чтобы ускорить развязку и добиться скорейшей смерти…

Когда же вечером 16 июля пом. начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД УШАКОВ, приняв от меня все написанные мною заявления, сказал мне, что следствие ими не удовлетворено и что я должен дополнительно признаться в своей шпионской, террористической и диверсионной работе, а также о своем участии в заговоре, с значительно раннего срока, чем мною указано в написанных мною показаниях, я понял, что зашел в тупик…

…Я никогда не был причастен к заговору ТУХАЧЕВСКОГО или каких-либо других лиц, никогда не вел шпионской, террористической, диверсионной и вредительской работы, никогда не был и не мог быть врагом народа… Я нахожусь на грани сумасшествия. Через короткий срок я стану, как стал ДЖЕММИ ХИГГИНС, неосмысленной собакой. Но это может быть только в капиталистической стране, и не может быть у нас…

Я прошу Вас выслушать меня до того, как я потеряю рассудок… Прошу Вас по соображениям не только личным, но и государственного порядка вникнуть в мою судьбу…» 114. Это стонет вчерашний замнаркома обороны – начморси – член ВЦИК и ЦИК СССР!

2 августа 1939 г. с очередным письмом на имя Ворошилова обращается осужденный бывший командир 9-й кавалерийской дивизии комдив К.П. Ушаков: «Я боец и командир армии с ноября 1917 г., инвалид Гражданской войны, награжден тремя орденами Красного Знамени – все отдающий Советской Родине и ВКП(б) – теперь осужден как враг революции… Следствие протекало около 17 месяцев… бросали мне обвинения в участии в 4-х организациях: РОВС, ПОВ, украинской националистической и военно-фашистской, шпионаже в пользу Англии, Германии, Афганистана и Польши… Будучи инвалидом Гражданской войны, а в тот период кроме того и больным, я не выдержал и после того как я написал три заявления в марте – апреле 1938 г. Вам, И.В. Сталину и НКВД Украины, я вновь от следователя получал издевательства и никакого ответа, я в психически полунормальном состоянии дал ложные показания как на себя, так и на тех моих бывших сослуживцев, на которых с меня требовали. Я стал добиваться одного – скорейшего расстрела… я больше выдерживать не мог» 115.

Больно читать «самооговоры», когда человек сам себя губит, обрекая на позор и мучения своих родных и близких. Но еще горше и страшнее узнавать о том, что немало арестованных лиц комначполитсостава настолько потеряли представления о том, что можно и что нельзя, что вступили на путь оговора знакомых им военнослужащих РККА, называя их участниками мифического военного заговора. Конечно, каждый в общем-то волен распоряжаться своей жизнью, но никому (кроме судей) не дано права решать вопрос жизни и смерти других людей. А здесь вопрос решался совершенно однозначно. Как только появлялось чье-то показание о том или ином военнослужащем, что он является участником военного заговора, у сотрудников НКВД сразу же появлялось «основание», и он в любой момент мог быть арестован.

К сожалению, оговоры имели довольно широкое распространение. Военных оговаривали и некоторые гражданские деятели. Проходившие по процессам Е.А. Дрейцер оговорил майора Б.М. Кузьмичева, Р.В. Пикель и К.Б. Радек комкора В.К. Путну и комдива Д.А. Шмидта 116. Арестованный заместитель председателя Совнаркома УССР И.С. Шелехес оговорил армейского комиссара 2-го ранга М.П. Амелина и комдива С.И. Венцова 117; некоторых военных оговорил бывший нарком финансов СССР Г.Ф. Гринько 118и т. п. Но основные «оговорщики» военных – сами военные. Оговаривали бывшие начальники своих бывших подчиненных, своих вчерашних сослуживцев, оговаривали и бывшие подчиненные своих бывших начальников. Здесь ни с чинами, ни со званиями не считались. Следователи НКВД были особенно заинтересованы, чтобы в их умело и хитро расставленные сети попадала как можно более крупная рыба. И нередко это им удавалось.

Как бы мы ни сочувствовали безвинно убиенным восьми высшим командирам РККА во главе с маршалом Тухачевским, надо признать, что именно на основе их показаний, в которых они оговорили десятки командиров и политработников, якобы являвшихся участниками военного заговора, развернулась вся дальнейшая кровавая вакханалия арестов высшего комсостава армии и флота. Эти аресты начались еще до суда над Тухачевским и другими. Уже 8 июня 1937 г. в ПриВО был арестован командир 2-й Вольской мотомеханизированной дивизии комбриг В.М. Воронков. Единственным «основанием» для его ареста были показания Тухачевского, назвавшего Воронкова, со слов других лиц, участником заговора 119.