Лебедева Н.С. Array - Hюрнбергский процесс. Сборник материалов в 8 т. Т. 8 (1999)

Вместо этого обвинение целый год в мировой печати выставляло меня к позорному столбу как разбойника, убийцу и обманщика. Я обязан этому обвинению тем, что на закате моей жизни оказался без средств к существованию и родины. Но обвинение заблуждается, если оно думает, что может причислить меня к «жалким сникшим фигурам», как оно заявило во вступительной речи.

Безусловно, у меня были политические заблуждения. Я никогда не претендовал быть политическим деятелем, но моя экономическая и финансовая политика в деле устранения безработицы путем предоставления кредитов оправдала себя. Число безработных упало с 7 миллионов до нуля. В 1938 году так сильно повысились государственные доходы, что были полностью гарантированы платежи по кредитам рейхсбанка. То, что Гитлер отказался от уплаты, которую он торжественно пообещал, явилось чудовищным обманом, который я не мог предвидеть.

Моя политическая ошибка заключалась в том, что я недостаточно скоро разгадал размах преступной натуры Гитлера. Но я не замарал моих рук ни одним незаконным или безнравственным поступком. Террор гестапо не запугал меня, потому что любой террор бессилен перед зовом совести. Именно она дает нам силу, нисходящую от религии. Несмотря на это, судья Джексон считал нужным упрекнуть меня в оппортунизме и трусости, и это после того, как конец войны застал меня после десятимесячного пребывания в лагере уничтожения в Флоссенбюрге, где я только милостью судьбы избежал приказа Гитлера, обрекавшего меня на смерть.

Я стою перед завершением этого процесса, будучи потрясенным в глубине моей души тем невыразимым несчастьем, которое я пытался предотвратить, жертвуя собой и прибегая ко всем доступным средствам, но которое мне не привелось устранить не по моей вине. Поэтому я по-прежнему высоко держу голову, веря в то, что мир исцелится не с помощью насилия, а с помощью силы духа и соблюдения нравственности в поступках.

Председатель: Последнее слово предоставляется Карлу Деницу.

Дениц: Я хочу высказаться по трем вопросам.

Первое. Говорите и судите о справедливости подводной войны, проводимой Германией, так, как это подсказывает Вам Ваша совесть. Я считаю, что такое ведение войны допустимо. Я действовал, сообразуясь с совестью. Если бы пришлось вновь вести войну, я поступил бы так же. Мои подчиненные, которые выполняли мои приказы, действовали, полагаясь на меня, действовали без тени сомнений относительно справедливости приказов и необходимости их выполнения. Моего мнения не изменит и предстоящий приговор, если он признает, что они боролись несправедливо.

Второе. Здесь много говорили о заговоре, который якобы существовал у подсудимых. Я считаю это заявление политической догмой. Как таковую, ее нельзя доказать, в нее можно верить или отрицать. Но большая часть немецкого народа не поверит никогда, что такой заговор явился причиной его несчастья. Пускай политические деятели и юристы спорят об этом. Эти споры только приведут к тому, что немецкому народу будет трудно сделать выводы на основании этого процесса, — выводы, которые являются очень важными для определения отношения немецкого народа к прошедшему и действиям будущего. Ему будет трудно понять, что принцип фюрерства как политический принцип являлся неверным. Принцип фюрерства в военном отношении оправдал себя во всех армиях мира. Поэтому я считал такой принцип правильным и в политическом руководстве, в особенности в тот момент, когда народ находится в тяжелом положении, в таком положении, в каком находился немецкий народ в 1932 году. Огромные успехи нового правительства и неизвестное дотоле чувство счастья для нации, казалось, оправдали этот принцип. Если же, несмотря на весь идеализм, честь и самоотверженность всего немецкого народа, принцип фюрерства не принес ничего, кроме несчастья для немецкого народе, в таком случае этот принцип является неверным, потому что человек, очевидно, не может использовать силу этого принципа для совершения хорошего и подпадает под власть злой воли.

Третье. Моя жизнь была посвящена моей профессии и служению немецкому народу. Как последний главнокомандующий военно-морским флотом и как последний руководитель государства, глава государства, я считаю себя по отношению к немецкому народу ответственным за все то, что я сделал, и за все то, что я приказывал делать.

Председатель: Последнее слово предоставляется подсудимому Эриху Редеру.

Редер: К концу представления доказательств процесс привел к результатам, которые были нежелательными для обвинителей... Показаниями свидетелей... опровергнуто обвинение в том, что мы якобы знали об убийстве миллионов евреев и других людей или, более того, даже участвовали в этом уничтожении. Обвинители на предварительных допросах уже выявили истину и тем не менее включили эти обвинения в Обвинительное заключение, уточняли их в перекрестных допросах. Обвинители, как проповедники морали, все время поддерживали свои обвинения... но эта попытка не увенчалась успехом.

Вторым результатом процесса является тот факт, что на основании представленных доказательств было подтверждено, что немецкий военно-морской флот честно боролся и соблюдал законы. Я и военно-морской флот стоим перед всем миром, перед историей и перед этим Судом чистыми, наше знамя не запятнано. Попытки господина Шоукросса поставить подводную войну на одну ступень со зверствами мы полностью отвергаем, так как результаты представления доказательств не подтвердили этого, в особенности обвинения в том, что военно-морской флот якобы никогда не намеревался придерживаться законов ведения морской войны. Это утверждение оказалось лишенным оснований. Было доказано, что руководство военно-морского флота никогда не пренебрегало законами ведения войны...

Доказано, что руководство военно-морских сил все время пыталось вести войну, которая бы отвечала требованиям законов и человечности, так же как это пытались делать наши противники. Я очень сожалею о том, что обвинители все время пытались обесчестить меня и весь военно-морской флот, как это показывает вторая часть Обвинительного заключения, отличающаяся от первой только тем, что в ней больше резких выражений и нападок...

Я также убежден, что английские и американские обвинители сослужили плохую службу своему собственному военно-морскому флоту, представляя противника лишенным моральных устоев, хотя с этим противником их флоты долгие годы вели войну. Я убежден, что адмиралы этих двух государств понимают меня и знают, что они боролись не против преступников...

Я резюмирую: как солдат я исполнял свой долг, так как был убежден, что служу немецкому народу и немецкому отечеству... И если я мог оказаться виновным вообще, то только в том отношении, что, несмотря на мое чисто военное положение, я был не только солдатом или, вернее, должен был быть не только солдатом, но и политическим деятелем. Это противоречило бы всем традициям немецкой армии, но это была бы вина только по отношению к немецкому народу, и это не может сделать меня военным преступником. Эту вину я признаю не перед людьми, а только перед Богом.